День между пятницей и воскресеньем
Шрифт:
— А, так вы, что ли, муж Тамарильи? — парень попятился назад.
— Нет, я его друг. А вы, простите, кем ей приходитесь?
— Это мой тренер! — быстро выпалила Тамара, а «тренер» состроил удивленную гримасу.
— Как хорошо, что ты занялась спортом, Тамарочка. Это очень полезно. Можно полюбопытствовать, каким именно?
— Тебе какая разница? — закричала Тамара. — Да, полезно! А что ты хочешь, чтобы я превратилась в старуху? Чтобы у меня там все пересохло?
— Боже упаси! — вставил Леонид.
— Пока твой друг шляется по курортам! Можно подумать, он там свой хрен не сует во все дырки? Конечно, за деньги можно хоть всех местных шлюх себе снять! А я
— Тигруль, я на кухне бутербродик сделаю себе, — сказал «тренер», застегивая штаны. — А вы пока поговорите тут с дяденькой.
— Нет-нет, я уже ухожу, — сказал ему Леонид, — мне пора, я не буду отвлекать вас от тренировки.
Он поднялся, опираясь на трость, и пошел к выходу.
— Побежал дружку своему докладывать, да? — Тамара помчалась за ним. — Ну и докладывай. Можно подумать, я испугалась! Да куда он от меня денется!
Он молча дошел до двери, опустился на диванчик и стал зашнуровывать ботинок.
— А я не позволю, чтобы со мной так обращались! Нечего делать из меня шлюху! Да, ко мне пришел друг, и что тут такого? Ты меня за руку не ловил! И свечку не держал! Кто тебе вообще поверит? А вот чем там мой благоверный занимается, это еще надо проверить! Усвистел, и ни слуху ни духу! Что, от баб своих оторваться не может, да?
— Тамара, — он завязал шнурок и поднял на нее глаза. — Коля попал в серьезную аварию. Он запретил тебе говорить, чтобы ты не волновалась, но я вижу, ты не волнуешься. Я передам ему только, что у тебя все в порядке. Больше ничего говорить не буду. А ты все-таки позвони мужу. Он довольно сильно пострадал.
Он думал, она испугается, думал, она расстроится, но она запрокинула голову и громко захохотала.
— Авария? А-ха-ха! Ой, можно подумать, я куплюсь на эти твои страшилки! Усовестить меня захотел?
Он встал, взял трость, открыл дверь и сказал:
— До свидания, Тамара! Не буду отвлекать. Больших тебе спортивных достижений.
Он вышел на площадку, вызвал лифт.
— Стой! — раздалось у него за спиной. — Он что, загулял? — Она высунула голову в дверь и смотрела на него с прищуром.
— Тамара, он разбился, я тебе уже сказал.
— Ладно, хватит уже врать! Честно говори мне, у него баба? Он прям серьезно загулял?
Леонид молча шагнул в лифт, нажал на первый этаж и уехал, даже не посмотрев на нее. А Тамара вернулась в квартиру, прошла на кухню и плюхнулась на стул.
— Надо принимать меры, — сказала она. — Надо срочно принимать меры.
Леонид. Лидочка. Сейчас
Леонид виделся с Лидочкой каждый день. И неважно, сколько у него было работы, насколько сложными были дела в суде, он должен был ее увидеть. И не просто увидеть. Он всегда мечтал прожить с ней целую жизнь, долгую и счастливую, но сейчас, когда он узнал, что времени у них почти не осталось, он и не подумал смириться и отказаться от своей мечты. У них будет долгая и счастливая жизнь, сказал он себе, непременно будет, просто нужно будет уместить ее в те годы, а может, и месяцы, которые им остались. И он делал для этого все. Сначала он долго смотрел их семейные альбомы и слушал рассказы девочек о том, что любит их мама, а что не любит, о том, чем она занималась, куда ездила, какие фильмы часто смотрела, какую одежду носила, он собирал детали по крупицам, он все записывал, собирал в большую папку — он знал, это будет его самым главным делом, делом
Он придумывал для нее не просто истории, а целые миры. Сначала она относилась к ним с недоверием, а потом уже ждала, чтобы поскорее услышать от него… свои собственные воспоминания. Она садилась в свое любимое кресло у окна, и он рассказывал ей, что с ними приключилось, куда они ездили, что они видели, где они были. Иногда она делала вид, что вспомнила, а может, она и правда что-то вспоминала. Странное дело, но если истории были реальными, они нравились ей меньше. Как-то он осмелел и попытался рассказать ей, что они ездили в поселок ее детства — доктора считали, что воспоминания из прошлого самые яркие, самые прочные, и что именно они особенно полезны для пациентов с Альцгеймером. Лидочка внимательно слушала его, она, как обычно, ловила каждое слово — про то, как они собирали вещи, что положили в чемоданы, как потом ехали на такси на вокзал, как сели в поезд, про чай в подстаканниках, кусочки сахара в бумажной обертке с нарисованным поездом, про вечно влажное постельное белье, которое сначала нужно было развесить в купе, а только потом постелить. Про желтые фонари, которые бросали свет в окна поезда, про станции, на которых старушки продавали ароматную вареную картошку с укропом: «А соленые огурчики? Мы ведь купили соленых огурчиков?» Конечно, купили, кивал он. И жареных пирожков тоже. С капустой? Да, непременно, с капустой. И с картошкой тоже? Разговоры о еде ей очень нравились. А потом он рассказывал, как рано-рано утром они с ней вышли из поезда и пересели на автобус, и он повез их мимо полей с кукурузой и подсолнухами. Ехать было долго, но было еще утро, было не жарко, а в автобусе были открыты окна.
— Не окна, — поправила она. — А люки в крыше. Окна не открывались.
— Точно, — исправился он.
А потом автобус приехал к автовокзалу, красивому, но ужасно запущенному зданию со щербатыми колоннами и пыльным фасадом. Он забрал их чемодан, и они пошли пешком, вдоль длинного забора по тротуару под высокими тополями, потом вышли на длинную аллею, тенистую, старую, там тоже по обе стороны были тополя, и они пошли дальше.
— Нет, — вдруг категорично сказала она. — Я туда не ездила. Я никогда там не была, — и посмотрела на него холодным взглядом.
Он тогда ужасно испугался, вдруг она поймала его на вранье и теперь не поверит ни одному его слову. Он описывал ей дорогу к аэродрому ее отца. Но она не стала его слушать. В тот вечер она не сказала ему больше ни слова, отвернулась к окну и даже не попрощалась, когда он, просидев рядом с ней еще час, наконец сказал, что уходит.
Он спустился вниз ужасно расстроенный, к нему тут же подскочила Ниночка, и он рассказал ей о том, что случилось. К тому времени все уже привыкли к его волшебным рассказам о путешествиях в разные города и страны, и Вера с Милой частенько даже подслушивали под дверью — теперь уже не потому, что не доверяли, а потому, что им самим было жутко интересно.
— Похоже, я провалился, — вздохнул он. — Но я думал, она обрадуется, Ниночка, она вспомнит. Я же говорил правду.
— Ой, у меня было то же самое, — вздохнула Нина. — Я однажды нашла большой альбом про старые самолеты, про кукурузники, да. Мама и тетя Мила часто рассказывали мне маленькой про дедушкин самолет, то есть прадедушкин, конечно. Так вот. Я тоже думала, бабушка обрадуется, что мы с ней будем рассматривать там картинки, она вспомнит своего папу, и ей будет приятно, а она тогда захлопнула книгу, накричала на меня и выставила за дверь. Представляете?