Деревенщина в Пекине 2
Шрифт:
— Разве этого мало, чтобы всё осознать? — удивляется До Тхи Чанг, поворачиваясь ко мне.
— Они грамотные лишь в первом поколении, — поясняю я. — В далёких деревнях кроме телевизора и радио других развлечений нет, уж поверь мне. Знаю по собственному опыту. Через эти каналы власть как раз и диктует людям, что правильно, а что нет. Представь, какой в результате кругозор и мировоззрение у них и их пожилых родителей.
— Получается, они впитывают всё, как губка, — задумчиво вздыхает вьетнамка.
— Вот такие люди и составляют электорат товарища Си. Но никак
Я отхожу от неё и опускаюсь в кресло. До Тхи Чанг провожает меня внимательным взглядом.
— Есть и у нас понимающие люди, — продолжаю. — Но большинство из них по понятным причинам предпочитает жить за границей. Они даже в посольстве не появляются без крайней необходимости — сейчас крайне не приветствуются любые споры с генеральной линией партии. Демократический плюрализм эпохи Дэн Сяопина, увы, давно в прошлом… Так в чем же всё-таки отличия, о которых ты говорила?
До Тхи Чанг крутит в руках чашку, прежде чем ответить:
— Паранойя вашего товарища Си на самом деле — вполне здоровый инструмент выживания. Если он не будет своевременно задвигать потенциальных конкурентов, его власть… пошатнется. Ведь сейчас многие быстро набираются опыта — молодые замминистры, главы экспертных групп, тридцатилетние гении из команды Джека Ма. Ты же знаешь о нём?
— Вряд ли в Китае найдётся тот, кто не слышал про основателя Алибабы и его смелые высказывания с критикой финансовых властей страны, — усмехаюсь я. — Ценой которым стала половина состояния, большая часть бизнеса и изгнание из публичного поля. Хотя власти выставляют эту историю в выгодном для себя свете.
— Но его дело живо, — рассудительно продолжает вьетнамка. — Бывшие топ-менеджеры Джека Ма, которых в бизнесе сменили на госчиновников, подают заявки на высокие должности в правительственных структурах. Кое-кто даже побеждает в открытых конкурсах в министерства и госкомпании! Из них выйдут прекрасные начальники экспертных групп, секторов, департаментов. Министры, в конце концов. Рано или поздно.
— Понимаю, к чему ты клонишь.
— Да, эти люди лет через шесть уже смогут составить конкуренцию товарищу Си на аппаратном поприще, — подтверждает До Тхи Чанг. — Они — молодые гении, знают по пять языков, а не только родной китайский. Ваш лидер иногда косноязычен, у него проблемы с риторикой и кто знает, как обстоят дела с письмом. Если он хочет править до глубокой старости, ему надо убирать этих молодых уже сейчас. Что мы и наблюдаем — вспомнить хотя бы недавний вывод Ху Цзиньтао из зала на весь мир.
— К чему ты так долго ведёшь? — интересуюсь.
— Я женщина, мне можно потрепать языком, — с лёгкой улыбкой парирует вьетнамка. — К тому же, пока ты был в Корее, я почти двое суток тут просидела взаперти в полном молчании. Спасибо, кстати, за питание — еда из ресторана просто супер. Твоя соседка-администраторша заходила проверить, чем я занимаюсь, и заносила еду. Жаль, что она такая неразговорчивая. Прости за долгую прелюдию, просто мне совсем не с кем поболтать.
Собеседница, одетая лишь в
— Модели с твоей внешностью можно всё, — дипломатично скругляю углы, проклятая физиология. — Болтай сколько хочешь.
До Тхи Чанг лениво сопровождает поначалу мой взгляд, вынуждая меня коситься вниз, но тут же равнодушно отворачивается к окну:
— У нас во Вьетнаме немного иначе. У вас никто не может быть спокоен за своё будущее, спасает только показная лояльность в понятно чей адрес. Но даже это не гарантия — если у Него испортятся отношения с бывшими друзьями и соратниками, их тоже могут притянуть за коррупцию. А у нас всё устроено интереснее.
— Заинтриговала. Продолжай.
— Если ты добровольно отдаёшь со своего приработка тридцать-сорок процентов на благотворительность — ремонт школ, магазинчиков, что там ещё есть вокруг в провинции — тебя не трогают до поры, — объясняет вьетнамка, спрыгивая с подоконника и начиная расхаживать по комнате. — Есть ещё один популярный способ благотворительности: закупаются пайки с хлебом, рисом и мясом для стариков и нищих. Всё передаётся в небольшие магазины, владельцы которых знают каждого посетителя в лицо. Есть коммунизм на словах, а есть — на деле, — философски итожит она.
— Хочешь сказать, во Вьетнаме все так и делают? — недоверчиво уточняю, провожая её глазами.
До Тхи Чанг останавливается и поворачивается ко мне:
— Ну, может не все, но у кого доход от полумиллиона-миллиона — точно, — пожимает она плечами. — В этом главное отличие от Китая. У нас ты можешь зарабатывать как угодно, а у вас, если ты не друг товарища Си, о серьезном бизнесе остается только мечтать. Про другое вообще молчу. Во Вьетнаме же можно вообще не иметь связей, а просто честно делиться. Это негласные правила игры — не всё тратить на себя, а делать отчисления на социалку.
Я придирчиво хмурюсь, усаживаюсь поудобнее и бросаю с чётко рассчитанным скепсисом:
— Свежо предание, да верится с трудом. На земле много интересных стран, но не думал, что и вы из тех, где население радостно верит в светлое государство, которым правят справедливые эльфы, а на деревьях растут булки. Звучит слишком утопично.
— Нет, мы не идеальны. Я тебя ни за что не агитирую и сама во Вьетнам не рвусь! Ты же политологии будешь учиться? Я думала, тебе интересна лингвострановедческая компонента. Ради бога, считай, что я соврала, — равнодушно отмахивается гостья.
— Извини, не хотел обидеть. Мне правда интересно. Ты говорила, что свой бизнес воспринимаешь как ребенка? Расскажешь, что именно тебе удалось выстроить?
— Работа с документами была не такой простой, как кажется на первый взгляд. Знал бы ты, как долго я ветеринаров по районам собирала, цепочки выстраивала! Думаешь, легко на двадцать тысяч килограмм говядины сделать за шесть часов достоверные документы? Чтобы она только что заморожена, свежая, не ехала ниоткуда? И что этих коров буквально сегодня утром пустили на убой? Ещё и партию с крестьянских хозяйств собрать со всеми ветправками.