"Дева со знаменем". История Франции XV–XXI вв. в портретах Жанны д’Арк
Шрифт:
Он цитировал те же самые истории, которые обыгрывались и Джоном Келли в рассказе о возможных любовниках французской героини, и прежде всего — сказку «Отшельник» («Новеллу о брате Люсе») Жана де Лафонтена 1665 г. В ней говорилось о хитром монахе, желавшем добиться любви молоденькой девушки: под видом Святого Духа он трижды являлся к матери своей избранницы и требовал благословить их союз, от которого в будущем родится «великий папа». На месте главного героя Лафонтена и Келли, и д'Аржан предлагали видеть Робера де Бодрикура, точно такими же речами соблазнявшего Жанну д'Арк [785] . Не менее интересным оказывалось обращение обоих авторов и к истории Мари-Катрин Кадьер, соблазненной иезуитом Жан-Батистом Жираром, ее исповедником, с которым она познакомилась в 1728 г. [786] Любопытно, что этот же скандал упоминался и в «Орлеанской девственнице», когда речь заходила о попытках монаха Грибурдона овладеть Девой [787] .
785
«Had I not admitted our Maiden's Virginity, I might parallel the Story she tells with that of Friar Luce, put into Verse by the most ingenious M. de la Fontaine. Does it not seem as if Baudricourt played a like Part with the Hermite» ([Kelly J.] Joan of Arc, or the Maid of Orleans. P. 288). Ср.: «Je pourrois bien comparer au Recit qu'elle fait le Conte de frere Luce mis en Vers par l'ingenieux la Fontaine. Ne semble-t-il pas que Baudricourt joue le meme Rolle que l'Hermite caffard. Je veux bien que Baudricourt n'eut point agi par les memes Raisons que Frere Luce» (Argens J.-B. d'. Lettres juives. P. 299–300).
786
[Kelly J.] Joan of Arc, or the Maid of Orleans. P. 288; Argens J.-B. d'. Lettres juives. P. 300.
787
Вольтер. Орлеанская девственница. С. 24, 40; 254, 257 (примечания автора).
В отличие от заметки Джона Келли, «Еврейские письма» маркиза д'Аржана имелись в личной библиотеке Вольтера [788] , а потому можно предположить, что именно из них французский философ позаимствовал для своей поэмы упомянутые выше идеи и ассоциации. В целом же, как мне представляется, в этом произведении явственно ощущалась проанглийская направленность. Вольтер открыто восхищался самыми разнообразными достижениями «детей гордой английской страны»: их познаниями в военном деле, философии, поэзии и даже в кулинарии [789] . Вполне разделял он, как кажется, и взгляды англичан-протестантов на особенности католической религии: на присущий ей концепт чуда [790] , а также на личные качества французских священников [791] . Что же касается оценки личности Жанны д'Арк, то многие мельком брошенные замечания Вольтера также оказывались идентичны взглядам английских авторов. Он полагал, что французы — развратная нация и среди них невозможно было бы найти хоть одну девственницу [792] . А потому поиски св. Дионисия, приводившие его в конце концов в таверну, были изначально, по мнению автора, обречены на провал [793] .
788
Библиотека Вольтера. Каталог книг. № 96, шифр 5–144 (со следами чтения).
789
Вольтер. Орлеанская девственница. С. 14, 48, 141, 168.
790
С точки зрения Вольтера, чудеса католических святых ничем не отличались от колдовства: «Вы знаете, конечно, друг читатель, I Что будет, если завязать тесьму. I То средство страшное и колдовское; I Святой не должен прибегать к нему, I Когда он может поискать другое» (Там же. С. 166). Выражение «завязать тесьму» отсылало к известному еще в эпоху Средневековья поверью, согласно которому ведьма могла навести на мужчину порчу, сделав его импотентом.
791
«Одни ханжи, другие понаглее, I Лисицы, волки, обезьяны, змеи; I Недаром же британцы в старину I От них очистили свою страну» (Там же. С. 244). Подобные рассуждения, безусловно, отсылали к более ранним наблюдениям Вольтера, изложенным им в «Философских письмах» (1734 г., первое название — «Lettres ecrites de Londre sur les Anglois et autres sujets»). Здесь философ обобщил свои впечатления от трехлетнего пребывания в Англии: «С точки зрения нравов англиканское духовенство более умеренно, чем французское, и вот по какой причине: все духовные лица воспитываются в Оксфордском или же Кембриджском университете, вдали от столичного разврата… Помимо того, что почти все священники бывают женаты, дурные манеры, усвоенные в университете, и недостаточно широкое общение с женщинами ведут к тому, что, как правило, епископ вынужден довольствоваться своей женой. Когда до них доходят слухи, что во Франции молодые люди, известные своими дебошами и вскормленные для прелатуры интригами женщин, занимаются любовными похождениями, забавляются сочинением нежных песенок, каждодневно задают обильные изысканные ужины и прямо с них отправляются молить св. духа о просветлении, дерзновенно называя себя при этом преемниками апостолов, они славят бога за то, что они протестанты» (Вольтер. Философские письма // Вольтер. Философские сочинения / Пер. С. Я. Шейнман-Топштейн. М., 1988. С. 70–226).
792
Подобную отповедь получал св. Дионисий от французских капитанов, собравшихся на военный совет в Орлеане: «Спасать посредством девственности крепость — / Да это вздор, полнейшая нелепость. / Притом не видно дев у нас в краю, / Зато они кишмя кишат в раю!» (Вольтер. Орлеанская девственница. С. 18–19).
793
«Денис спешит, — чудно, но это так, — / На поиски невинности в кабак» (Там же. С. 21).
Таким образом, для англичан XVIII столетия «Орлеанская девственница» Вольтера являлась всего лишь продолжением их собственных исторических «изысканий». Этим, безусловно, объяснялось количество пиратских изданий поэмы, публиковавшихся в Лондоне, Эдинбурге и других городах островного королевства. С успехом пародии было связано и появление «английского следа» в ее иллюстрировании, которое стало логичным продолжением давно существовавшей историографической и литературной традиции.
Что же касается Франции, то и здесь «Девственница» отнюдь не являлась сколько-нибудь уникальным явлением. Современные исследователи неоднократно отмечали небывалую популярность, которой пользовалась у соотечественников Вольтера эротическая и сугубо порнографическая литература — романы, поэзия и памфлеты, многие из которых также публиковались за границей и попадали в страну по неофициальным каналам [794] . Большинство этих произведений носило откровенно мизогинный характер, а со второй половины XVIII столетия одной из важнейших их тем стали рассуждения о порочной связи женской сексуальности (в ее самых извращенных формах) с управлением королевством и в целом с политикой. Как следствие, в главный объект для насмешек и самой резкой критики очень быстро превратились члены королевской семьи и прежде всего — Мария-Антуанетта, супруга Людовика XVI, которую открыто именовали «австрийской шлюхой» и обвиняли в склонности к лесбийским связям, в многочисленных адюльтерах и нежелательном влиянии на сексуальное воспитание наследника престола [795] . Таким образом, в порнографической литературе XVIII в. нашла свое новое воплощение давняя концепция королевы-развратницы, хорошо знакомая французским интеллектуалам еще с эпохи Средневековья [796] . Та же мизогинная направленность присутствовала и в скандальной поэме Вольтера. Отказывая Жанне д'Арк в праве именоваться Божественной избранницей и святой, французский философ вместе с тем настаивал, что участие женщин в делах управления абсолютно неприемлемо, поскольку присущая им чрезмерная сексуальность в конце концов перевешивает любые благие намерения.
794
См., в частности: Hoffmann P. La femme dans la pensee des Lumieres. P., 1977, особенно Р. 324–446; Outram D. «Le langage male de la vertu»: Women and the Discourse of the French Revolution // The Social History of Language / Ed. by P. Burke, R. Porter. Cambridge, 1987. P. 120–135; Dawson R. L. The Melange de poesies diverses (1781) and the Diffusion of Manuscript Pornography in Eighteenth-Century France // 'Tis Nature's Fault: unauthorized sexuality during the Enlightenment / Ed. by R. P. Maccubbin. Cambridge, 1987. P. 229–243.
795
Именно памфлеты, посвященные сексуальной жизни Марии-Антуанетты, легли в основу тех обвинений, которые были ей официально предъявлены в ходе процесса 1793 г. и которые привели ее на эшафот: Hunt L. The Many Bodies of Marie Antoinette: Political Pornography and the Problem of the Feminine in the French Revolution // Eroticism and the Body Politic / Ed. by L. Hunt. Baltimore, 1991. P. 108–130; Maza S. The Diamond Necklace Affair Revisited (1785–1786): The Case of the Missing Queen // Ibid. P. 63–89. На русском языке см.: Пименова Л. А. Дело об ожерелье Марии Антуанетты // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории — 1996 / Под ред. Ю. Л. Бессмертного и М. А. Бойцова. Вып. 1. М., 1997. С. 137–164.
796
Подробнее о развитии этой концепции в средневековой Франции см.: Тогоева О. И. Короли и ведьмы. С. 17–116.
Политические взгляды Вольтера, изложенные столь оригинальным образом, были, естественно, не единственной, а возможно, и не самой главной причиной успеха «Орлеанской девственницы». Очень быстро поэма превратилась в своеобразную лакмусовую бумажку, позволявшую как современникам событий, так и профессиональным историкам последующих веков почти безошибочно определять, к какому лагерю — католическому или либеральному — принадлежал тот или иной автор второй половины XVIII — начала XIX столетия. На это противостояние, насколько можно судить, не оказали никакого влияния даже события Французской революции. Безусловно, идея канонизации Жанны д'Арк, за которую выступали — пусть и не слишком явно — кардинал Ришелье и его единомышленники, была в эти годы полностью забыта. В Орлеанской Деве теперь видели исключительно пособницу монархического режима. Но даже в начале XIX в., когда революционные потрясения остались, казалось бы, позади, трактовка образа героини Столетней войны продолжала испытывать на себе влияние идей Вольтера [797] .
797
Тогоева О. И. Еретичка, ставшая святой. С. 416–457.
Впрочем, именно в эти годы во Франции нашелся человек, который вновь сумел повернуть историю вспять. Он не строил для себя новых резиденций в Париже, не заказывал для них портретов Жанны д'Арк и не являлся покровителем сомнительного качества литературных произведений, написанных в ее честь, как поступал в свое время кардинал Ришелье. И тем не менее он сделал все, чтобы изменить отношение своих соотечественников к Орлеанской Деве, а вместе с тем — использовать ее образ в собственных целях. Человеком этим был Наполеон Бонапарт — прославленный полководец и государственный деятель, в 1799 г. ставший первым консулом Республики, а в 1804 г. провозглашенный императором французов. К рассказу о его роли в посмертной судьбе Жанны д'Арк и ее «портретов» мы теперь и обратимся.
Глава 8.
Наполеон Бонапарт в поисках собственной идентичности
Седьмого мая 1803 г. (18 флореаля XI г. Республики) в Орлеане был открыт памятник Жанне д'Арк авторства Эдма Гуа — младшего. Данное событие не оставило современников равнодушными, ибо жители Франции еще не забыли, сколь печально сложилась судьба героини Столетней войны на рубеже XVIII–XIX вв., в период Революции. Новая скульптура, таким образом, знаменовала начало совершенно особого этапа в истории страны и была очевидным образом связана с отказом от сугубо негативной оценки роли Девы как спасителя королевства и самой французской монархии в противостоянии с англичанами.
Однако не только это обстоятельство привлекло внимание современников к творению Эдма Гуа — младшего. Своим появлением на центральной площади Орлеана памятник был обязан и энтузиазму местных жителей и муниципалитета, и активному участию центральных властей в обсуждении данного вопроса, а такое в истории почитания Жанны д'Арк произошло впервые [798] . К скульптуре проявил интерес первый консул Республики, который самым энергичным образом поддержал идею ее создания. Более того, именно по его прямому указанию был восстановлен праздник 8 мая, посвященный памяти Девы и практически прекративший свое существование в дни Революции.
798
Первые памятники Жанне д'Арк в Орлеане, а также ее многочисленные портреты XVI–XVII вв. заказывались либо частными лицами, либо местными (городскими или церковными) властями. Даже Галерея знаменитых людей в Пале-Кардиналь являлась личным проектом кардинала Ришелье, хотя дворец и был открыт для посещения высокопоставленными персонами и в нем имелись покои, предназначенные для членов королевской семьи: Sauvel T. De l'hotel de Rambouillet au Palais-Cardinal.
По многочисленным источникам XV в. нам известно, что изначально эти торжества носили исключительно религиозный характер. Девятого мая 1429 г., согласно «Дневнику осады Орлеана», радость по случаю окончательного ухода англичан от крепостных стен вылилась в массовое шествие с духовенством во главе по центральным улицам города, завершившееся мессами в церквях [799] . О том же сообщал и автор «Хроники 8 мая», подробно описавший «святую и набожную» процессию (saincte et devote [procession]), двигавшуюся по городу со свечами, остановками около главных церквей (Нотр-Дам-де-Сен-Поль и собора Св. Креста) и молебнами в них, а также поминальную службу по погибшим, последующую раздачу хлеба и вина, вынос реликвий свв. Эверта и Эньяна и вознесение хвалы этим святым покровителям Орлеана [800] .
799
«Celluy mesmes jour, et le lendemain aussi, firent tres belles et solempnelles processions les gens d'eglise, seigneurs, cappitaines, gens d'armes et bourgoys… et visiterent les eglises par moult grant devocion» (Journal du siege d'Orleans. P. 92).
800
«Fut ordonne estre faicte une procession le huitieme dudist may, et que chascun y portast lumiere, et que on iroit jusques aux augustins et partout ou auoient estre le estour, on y feroit stations et service propice en chascun lieu et oraisons» (Chronique d'etablissement de la fete du 8 mai. Fol. 76–76 v).
Тот же религиозный характер праздник 8 мая сохранил и во второй половине XV в., о чем свидетельствуют расчетные книги, дошедшие до наших дней. В них присутствовали упоминания об оплате свечей, которые несли горожане, участвовавшие в процессии; факелов для мессы по погибшим в церкви св. Эньяна; вина и хлеба, которые раздавали прихожанам после службы; о вознаграждении, уплаченном носильщикам реликвариев с мощами святых; рабочим, строившим декорации для мистерий; а также авторам проповедей, в обязательном порядке читавшихся в ходе праздника [801] .
801
Archives departementales du Loiret. Serie CC — Finances, impots et comptabilite. СС 654 (1434–1436). Fol. 7–16; CC 658 (1444–1446). Fol. 9–55; CC 666 (1458–1460). Fol. 8–46; CC 667 (1472–1474). Fol. 25–62; CC 669 (1482–1484). Fol. 2967; CC 673 (1500–1502). Fol. 15–34.