Девушка из цветочной лодки
Шрифт:
— Они забрали мою печать! Эти животные забрали мою печать!
Налетчики открыли и разворошили сундук, его содержимое было свалено вокруг. Ченг Ят снова выругался и отшвырнул что-то в сторону.
Я не могла понять, утро сейчас или вечер, прошел один день или несколько; не помнила, как вернулась в каюту и сколько пролежала тут, я лишь знала, что ноги и плечи у меня горят, голова раскалывается, а глаза больно открывать.
Что-то разбилось о стену.
— Какого черта им потребовалась моя
Должно быть, капитан имел в виду ту штуку в желтой шелковой шкатулке, хотя я ни разу не видела, чтобы он даже взглянул на нее.
Я попыталась перевернуться на бок, но рука заболела. Попробовала заговорить, но горло было забито слизью. Я откашлялась и снова попыталась подать голос.
— Их нет?
Я-то имела в виду пунти, но Ченг Ят, наверное, решил, что речь идет о шкатулке и печати, и это вызвало новый приступ ярости. Он кинул что-то в стену рядом со мной.
— Вот! Оставили твои уродские красные тапки, которые ты и не носишь!
Я крепко зажмурилась, но слезы не остановились. Теперь сна не было ни в одном глазу, хотя я мечтала забыться. Минувшие события проигрывались передо мной, словно на сцене. Вот лезвие мелькает в воздухе, кромсая мясо, пока не застревает в грудине противника. Его последний вздох — я видела его снова и снова — словно агония выброшенной на берег рыбы: голова свесилась набок, широко раскрытые глаза смотрят вниз, в ад, и только я виновата в ужасной смерти пунти.
Неужели это было на самом деле? Я не сплю? У меня не получалось отделить сны от воспоминаний
Влажная тряпка коснулась лба. жидкость потекла по косу. Я позволила миру пробиться ко мне Ченг Ят стоял подле меня на коленях, глядя с необычайной нежностью Он еще paз окунул тряпку в миску и вытер мне щеки. Жидкость пахла чаем.
— Он жив. Серьезно ранен, но ты его спасла..
Но я же видела, как этот негодяй пунти… Я не сразу поняла, что капитан говорит о Ястребе. Значит, я еще и спасла кого-то.
Я задержала дыхание, чтобы подольше не задавать страшный вопрос, потом сглотнула и произнесла:
— Я правда убила человека?
— Вся команда только о тебе и судачит. Те, кто стал свидетелями случившегося, говорят, что никогда не видели такой женской ярости.
— Ответь мне. Я убила человека?
Ченг Ят посмотрел на меня по-отечески и вытер мне губы и подбородок. На тряпке осталось красное пятно.
Наконец он пожал плечами.
— Многие из нас убивали.
Я свернулась калачиком у стены, слушая, как он складывает вещи обратно в сундук, затем открывает кувшин с вином и напивается перед сном.
Неужели жизнь человека ничего не значит? Этот человек был пунти,
Я стала убийцей. Стала пираткой. Теперь я одна из них.
Проснулась я оттого, что сквозь окошко брызгал мелкий дождь. Уже рассветало. Ченг Ят сидел на корточках перед поврежденным алтарем.
Жестокий и свирепый боец, так беспокоящийся о своем лице, которого так заботило уважение, молился о медной печати громче, чем о погибших товарищах и кораблях. Боги, молитвы, ружья и петухи не помогли ему. Так что он разбирался сам, как мог… Ченг Ят ни был ни хорошим, ни злым: он просто не стал тем, кем мог бы.
А я стала той, кем могла бы? У меня всегда была цена, но по-настоящему меня никто не ценил. Я принадлежала определенному месту лишь потому, что меня туда продали. Полжизни я мечтала о побеге. Может, пришло время наконец самой отвечать за себя.
Стать одной из них.
Должно быть, я охнула, когда села. Ченг Ят перестал петь молитву и повернулся.
— Хочу свадьбу, — заявила я.
Он кивнул и снова затянул молитву.
ГЛАВА 9
ПИРАТКА
Я была прикована к постели в течение нескольких дней, меня мучила лихорадка, а руку закрывала плотная повязка от плеча до локтя. Какую бы еду ни приносила A-и, тело отвергало все, кроме жидкой каши. То же самое я могла сказать о просачивающихся новостях насчет последствий атаки патрульных из Тинпака.
Они захватили три из наших оставшихся кораблей вместе с примерно сотней мужчин и двенадцатью женщинами, не считая тех, кого бросили умирать. Ченг Чхат приплыл на следующий день, в то время как флот By и наш, а также пять кораблей Чхата укрылись в скалистой бухте. Мы ремонтировали суда, используя любые доступные подручные материалы.
— Поешь, — ворчала A-и, ставя миску мне между ног. — Наверное, нескоро теперь курицу отведаешь.
— Мы отплываем? Он мне не сказал.
— Пока никому не сказал. Ешь давай.
Мысль об отъезде возродила аппетит. Курица оказалась нежной, а рис — мягким.
— Он сказал куда? — поинтересовалась я.
— Тунгхой. — A-и улыбнулась, как будто я должна была знать это место, но название мне ровным счетом ничего не говорило. — Лойтяу. Ты не знаешь? Неважно. Все равно заранее не подготовишься.