Девушка из цветочной лодки
Шрифт:
Я поняла, что мы доплыли до суши, когда как-то раз присела в уборной, спустив штаны. Тысячи петард взорвались в каждом углу нашей палубы и на каждом корабле в пределах слышимости. Когда я оправилась от шока, то поняла, что матросы отпугивали злых духов перед входом в новые воды.
Когда шум стих, я услышала, как кто-то рядом смеется, но не узнала голос.
— Ай-я! Ченг Ят-соу, только не здесь! — крикнул Чёнг Поу-чяй со своего насеста над мачтой. Он отлично видел, чем я занималась, а теперь об этом знала и вся команда.
— Отвернись, или это все в тебя полетит! — заорала я.
— Ай! Иёнг, я не шучу! Нельзя гадить туда, где может быть твоя могила!
Да как он смеет так фамильярно со мной обращаться?! Мне было все равно, куда гадить, но суеверия мальчишки разделяла команда. Пришлось найти ведро, чтобы довести начатое до конца, но не обидеть тех морских духов, которые могли тут задержаться.
Почти сразу же мы вынырнули из тумана и из лап бушующего моря. Земля лежала к северу от нас, вся покрытая утрамбованными прибоем валунами и зазубренными скалами. Это был юго-восточный мыс Лойтяу, вход в пролив Хой-нам. В течение нескольких дней я слышала, как эти названия произносились с трепетом, и быстро поняла, откуда взялось такое отношение.
Я впервые плыла по столь свирепому морю. Следующие сутки каждый из моряков напрягал все свои мускулы до единого, борясь со змееподобными течениями, огибая скрытые отмели, в то время как переменчивые ветры то и дело били по парусам. Как бы я ни мечтала помочь команде, но утопала я собственной рвоте, корчась в каюте. Нет, меня не укачивало, а тошнило от страха.
К полудню второго дня ветер стих, и мы взяли более устойчивый курс. Ченг Ят впервые с тех пор, как мы вошли в пролив, вернулся в каюту. Он поблагодарил богиню Тхин Хау за то, что она пощадила команду, хотя и признался ей — или, может быть, мне, — что кое-кто сломал-таки кости. Он рухнул на циновку.
Я накрыла мужа одеялом и поблагодарила за мореходное искусство, которое куда больше заслуживало благодарности за спасение жизней и кораблей, чем какая-то безжизненная статуя. Но, судя по храпу, Ченг Ят не слышал ни слова.
Я присоединилась к очереди к камбузу. На западе облака рассеивались, обнажая самое голубое небо, какое я только видела. Я взяла чашку с рисом и отошла к своему любимому месту у поручня. Пейзаж передо мной был настолько сногсшибательным, что я чуть не выронила чашку.
Мутно-зеленые воды, по которым мы плыли, внезапно переходили в сияющую синеву, похожую на жидкий сапфир, причем граница между двумя цветами была такой резко очерченной, словно ее нарисовала рука художника. Я действительно перемещалась в другой мир.
— Это Аннам? — спросила я.
Мужчины вокруг меня перестали жевать рис и засмеялись.
— Еще далеко. Ты будешь есть свою кашу или купаться в ней?
На этой стороне света все двигалось медленно. Береговая линия с ее длинными белыми пляжами тянулась вечность. Не было видно ни
Я каждый день спрашивала Ченг Ята:
— Когда мы доберемся до Аннама?
Его ответы были расплывчатыми и бессмысленными.
— Когда увидишь кокосовые пальмы, мы почти у цели, — сказал мне однажды Чёнг Поу-чяй.
Но он даже не служил на флоте в Аннаме, откуда он мог знать?
— А как выглядят кокосовые пальмы?
— Как мохнатые пауки с длинными обмякшими лапами. — Он куда-то умчался, хихикая.
Однажды я все-таки попрошу Ченг Ята избавиться от этого надоедливого дурачка!
Аннам! Это название щекотало мне язык — экзотическое, причудливое, как из сказки. Когда уже закончится это долгое путешествие!
Я снова увидела свою подругу в бухте на пустынном участке побережья, где мы остановились, чтобы порыбачить и избавиться от мусора. Я не оставила Ченг Яту выбора — хочет он или нет, а я присоединюсь к нему на корабле его двоюродного брата.
Жена Ченг Чхата спала, закутавшись в тонкое одеяло. Я с трудом узнала дерзкую женщину, которая расхаживала по Тунгхою, плюясь и ругаясь. Даже в темной каюте ее кожа выглядела бледной, под ней резко проступили скулы. В комнате пахло лекарственными травами. Глаза моей невестки распахнулись.
— Сестренка, принеси мне воды.
Я нашла только какой-то холодный травяной настой в глиняном горшке. Больная откашлялась.
— Фу! Они уже несколько дней вливают мне эту жижу в глотку.
Я подошла к двери и велела матросу принести горячего чая, а когда обернулась, невестка уже сидела.
— Где мы?
— Я и сама хотела бы знать. Мы уже рядом с Аннамом? Такое чувство, что никто не в курсе.
— Нет, не думаю, что Аннам близко. Я бы нутром почуяла.
Я села рядом и пощупала ее лоб. Он был прохладный и влажный.
— Ты из-за этого заболела?
— Я не прикидываюсь, если ты об этом. Иногда мне и правда плохо.
— Я не хотела…
— Ничего, — отмахнулась она. — А вот и наш чай. Мальчик! Принеси арбузных семечек. Хочется чего-то пожевать!
Я весело болтала о переходе через пролив Хойнам, о том, как же скучно сейчас в пути, но жена Ченг Чхата вымученно цедила ответы сквозь зубы.
— Сестрица, — попросила я, — давай поговорим, как в тот вечер.
— Дверь закрой.
Я сделала, как она мне велела.
— Вот уж не думала, что вернусь сюда, — посетовала она. — Я была уверена, что мы отправимся на Тайюсая и поселимся там, как он обещал…
Она рассказала мне, как росла на гористом острове в устье дельты, в доме на сваях у залива, окруженного холмами; как отец Чхата контролировал рыбаков на южной стороне острова, а ее отец заискивал перед ним — ловил большую черепаху, как он это называл: засыпал его подарками и окружал лестью, чтобы устроить брак дочери с Ченг Чхатом и таким образом купить себе положение местного вождя.