Девушка из цветочной лодки

Фейн Ларри

В абсолютной темноте, словно глаза летучей мыши, мерцали красные угольки.

Что-то холодное прикоснулось к моей руке, и я закричала. Жена Ченг Чхата успела поймать меня, прежде чем я упала.

— Ты вся дрожишь, — сказала она.

— Добиралась сюда вплавь.

Она дернула меня за рукав.

— Замерзнешь. Снимай-ка одежду.

Я с трудом стянула с себя прилипшую к телу ткань и закуталась в халат, который она мне бросила, потом доковыляла до иллюминатора и открыла его, чтобы избавиться от запаха дыма, дерьма и гнили. Лента лунного света осветила перевернутый

сундук, разбросанную одежду и разбитые лампы. Коврик был в лохмотьях, подушки распотрошены. Я решила, что супруги дрались, пока не заметила алтарь. Перед ним стояли две урны, каждая из которых была набита пучками тлеющих ароматических палочек.

Я попала на похороны.

Невестка тоненько, как птичка, всхлипнула мне в самое ухо:

— Они умерли.

Мне не хотелось спрашивать. Не хотелось слышать. Воздух словно заледенел.

— Они нашли моего старшего… — Она задохнулась от собственных слов.

Я заключила подругу в объятия. Она была слабой и хрупкой, как выдолбленное дерево, которое может рассыпаться от малейшего прикосновения.

— Мой первенец… — всхлипнула она.

Я гладила ее опухшее лицо, горящие щеки. Подруга вздрагивала от каждого моего прикосновения. Муж снова избил ее. Она глубоко вздохнула.

— Сына нашли свисающим с веревки, а живот ему…

— Не надо, — прошептала я.

Она отстранилась от меня, в ужасе выпучив глаза.

— Мой мальчик!

— Ты уверена, что это был он? Ты его видела?

— Конечно, нет, глупая! — Она упала на колени с развевающимися, как у демона, волосами. — Думаешь, мать посмотрит на своего мертвого ребенка? Разве мне мало страданий?

Я подтолкнула невестку к остаткам матраца. Она заткнула уши и принялась лягаться и сыпать проклятиями.

— Хватит ругаться! — прикрикнула я и опустилась на колени, но она оттолкнула меня, прошептав «нет!», а потом сжала мое лицо в ладонях.

— Прости… прости меня… Я ведь не на тебя кричу. Не хотела обидеть.

Я гладила ее по спине, пока рыдания не утихли, и лишь тогда осмелилась спросить о младшем сыне.

Она сказала жутким тихим голосом:

— Снаряд попал в трюм, где хранился порох. Видели, как его корабль взорвался и сгорел…

— Может, мальчику удалось спастись?

— Не утешай меня! Даже не пытайся! — Она вонзила ногти себе в лицо, раскачиваясь из стороны в сторону. — Я видела их души. Души обоих. Мать всегда знает…

Воздух покидал каюту, словно призраки высасывали его в темноте. Я задыхалась. У меня чесалось все тело, даже глаза; во рту появился горький привкус. Надо бы лечь, если не хочу заболеть.

Я снова попыталась обнять жену Ченг Чхата, но она оттолкнула меня.

— Почему не он? Бессердечные боги! Верните моих мальчиков! Возьмите мужа вместо них!

Она ударилась головой об пол. Я притянула к себе скорбящую подругу и принялась гладить ее, крепко прижимая к себе и пытаясь успокоить, а заодно успокоить и себя.

Невестка закричала в сторону двери, будто ожидая, что Ченг Чхат услышит:

— Я же говорила, что сюда нельзя возвращаться! Будь проклята эта страна! Будь проклят этот ублюдок!

Получил свою славу и послал моих сыновей на смерть. На сме-е-е-ерть! — Она обхватила меня руками, выдавливая воздух из моих охваченных болью легких. — Не умирай хотя бы ты, — всхлипнула она. — Больше мне некого любить…

Я качала дорогую подругу на руках, вбирая в себя спазмы, сотрясавшие ее тело, пытаясь выдавить боль. Она прижалась своей щекой к моей и захныкала:

— Дитя мое…

На короткое мгновение я стала ее ребенком.

ГЛАВА 20

БУХТА

Небо в окошке каюты светлело и меркло почти незаметно; я потеряла счет дням. Луна завершила полный цикл и еще половину. Боль утихла, мыслями я витала где-то далеко, пока утешала подругу в ее горе.

Из всех новых для меня переживаний — найти дом среди изгоев, сидеть в присутствии императорских особ, встретиться лицом к лицу с могущественной женщиной-генералом, получить ранение в бою, — пожалуй, самым сложным оказалось это: быть нужной. При попадании пушечного снаряда либо погибнешь, либо получишь ранение, последствия легко предсказать. Совсем другое дело, когда тебя поражает любовь. Я думала, что потребность во мне наполнит мое жаждущее сердце, но все было не так очевидно. Любовь иногда грозит обернуться тюрьмой.

Моя жизнь теперь ограничивалась тем, что я кормила и купала невестку, обманом заливала лекарства ей в горло, пела колыбельные и успокаивала, когда она ворочалась во время сна. Внешний мир вторгался только в том случае, когда в каюту входил ее муж, и тогда мне приходилось придерживать подругу, которая вставала на дыбы, словно кобра.

Ченг Чхат никогда не разговаривал с женой в моем присутствии, но я подозревала, что сыновья стали лишь частью ноши, что легла на его плечи. Он молча скорбел, размышляя на трапе и пыхтя трубкой; правитель без королевства, он изучал обломки. которые некогда были его гордостью — его славным флотом.

Я заперла дверь, чтобы заглушить звуки рушащегося привычного порядка снаружи. Когда невестка спала, я сидела у иллюминатора и высматривала паруса в ожидании Ченг Ята. Услышав, как очередной сампан ударяется о борт, я отходила от постели подруги. Чаще это оказывалась добытая на берегу снедь: неспелые бананы, иногда коза или собака.

В одну ночь дезертировали два корабля, но каждый день прибывали новые джонки, без парусов и матросов, иногда с новостями. Однако не было ни словечка о Ченг Яте.

Совершенно новое чувство, что мне кто-то нужен, тяготило сердце. Жена Ченг Чхата, теперь хмурившаяся даже во сне, потеряла двух близких, в которых нуждалась и которые нуждались в ней, и осталась ни с чем, совершенно сломленная. У меня хотя бы кто-то был — но где же он? Чем дольше муж отсутствовал, тем сильнее тревога перетекала из разума в сердце.

Если бы Ченг Ят был рядом, он мог бы утвердить свое лидерство и восстановить дисциплину. Мне отчаянно хотелось поговорить с кем-то близким, кроме истеричной женщины. Но сверх того я скучала по своему мужчине — черт бы побрал этого ублюдка!