Девушка из цветочной лодки
Шрифт:
От Ченг Ята, который ввалился в каюту, разило так, будто он поднял достаточно тостов, чтобы отметить появление сотни сыновей. Из-за этого и резкого запаха вареных креветок с камбуза пришлось высунуться в окно, где меня долго рвало.
Муж затащил меня обратно в каюту с широкой улыбкой. Как мне сказать ему — и вообще хоть кому-то, — что я не хочу этого ребенка? Как притвориться счастливой? Но я не посмела испортить радость капитану.
— С чего такой испуганный вид? Это я, твой муж.
— Уходи. Мне нужно побыть одной.
— У тебя будет
Вино подействовало быстро. Неужели старик действительно сказал, что будет мальчик? Проклятый старый пес! В любом случае это не имело значения. Мальчик, девочка, змея или лиса, я не хотела, чтобы неведомое существо росло внутри меня, не хотела раздуться, как рыба фугу. Я почти забыла, что когда-то у меня были мечты, от которых в проклятой роли матери пришлось бы отказать навсегда.
Место для ребенка нашлось в моем чреве, но не в сердце.
На следующее утро я забаррикадировалась в каюте. Понимая, что меня ждет, я не собиралась так легко сдаваться. В дверь по очереди постучали матрос, как и A-и, предлагая еду. Но, несмотря на голод, я не купилась на их уловки и не открыла. В конце концов, однако, мне не удалось преодолеть физиологические позывы: такую нужду не справишь в кувшин. Подождав, пока суета снаружи стихла, я выползла и тихо, как мышка, прокралась в уборную, где постаралась как можно быстрее закончить все дела.
Когда я вышла из-за загородки, меня ждал Ченг Ят. Он повел меня, точно осужденную, в трюм между рубкой и оружейным складом. Это были врата в мое личное чистилище — помещение, куда, по традиции, меня заключат с сегодняшнего дня и до того момента, как ребенку исполнится месяц.
— Я не буду тут жить, — процедила я сквозь стиснутые зубы. Казалось, вся команда высыпала на палубу: матросы делали вид, что заняты делами, но явно ждали очередного взрыва от вспыльчивой жены капитана. Может быть, он сам приказал им быть рядом, зная, что в случае нарушения традиции меня обвинят в том, что я прокляла корабль.
Не заставляй меня драться с тобой, — тихо произнес он.
Тут он разумеется, был прав: в этой битве мне ни за что не выиграть. Я вырвала руку и поставила ногу на ступеньку, сказав достаточно громко, чтобы меня услышали все присутствующие:
— В любом случае я только рада, что не придется несколько месяцев терпеть твое дурное дыхание!
В каюте, однако, оказалось куда лучше, чем я ожидала. На полу лежала свежая циновка и такое новое одеяло, что я даже задалась вопросом, не для этой ли цели его припасли. Все поверхности каюты заново выровняли и зашпаклевали. Теперь это был самый чистый и сухой отсек на корабле. Я уже готова была возблагодарить Ченг Ята, но быстро смекнула: сквозняки недопустимы, не то
Одежду и личные вещи, выстиранные и вычищенные, принесли в такой новой корзине, что местами прутья были даже зеленые. После того как мне дали кашу и воду, я попросила не беспокоить меня.
Отодвинув бочкообразный керамический табурет, я села на пол, щупая живот в поисках комка или другого признака, указывающего на нечто, растущее внутри, но, конечно, для этого было слишком рано. Внешне я пока не изменилась. Какой смысл запирать меня так рано, бросать в склеп, пока я не буду готова родить и переродиться сама? Да, именно такое чувство горело в груди, как кусок угля: меня похоронили заживо.
Несколько дней я просидела одна в темноте; мой мир ограничивался только звуками и осязанием. Каждое легкое движение корабля, каждый визг цепи или скрип руля проникали мне в уши, ягодицы и спину, словно на меня кричали. Я вздрагивала от каждой волны, которая била в корпус, как будто она грозила вот-вот затопить меня.
Еду и воду доставляли дважды в день. При желании мне дозволялось проводить дни на палубе, но даже во время беготни в уборную, когда больше не было сил терпеть, я быстро уставала от внимания и советов.
Не поднимайся туда, это опасно. Простудишься. Подхватишь лихорадку.
Нельзя есть баранину. Никаких крабов и креветок. Дыни, бананы, папайю и манго беременным нельзя!
Нет. Нет. Нельзя!
Я хотела крикнуть в ответ, что могу сама позаботиться о себе, но вместо этого торчала в каюте наедине со своими бешеными мыслями. Мне никак не удавалось осмыслить столь внезапные перемены, что произошли со мной. Я собиралась стать матерью.
Мать…
Кто-то будет так меня называть.
Мальчик или девочка. Старый знахарь так никому и не сказал пол ребенка, даже Ченг Яту. Меня бы уважали наравне с богами, роди я сына. Я наконец заслужила бы особое место в обществе морских разбойников, как мать драгоценного наследника мужского пола. А если нет? Достаточно вспомнить унижения, которые пережила моя мать, чтобы понять: для такого человека, как Ченг Ят, солнце и луна столкнутся и испепелят мир, если я не рожу мальчика. Причем виновата буду только я, недостойная жена, нарушившая правило трех послушаний: женщина до брака слушается отца, после свадьбы — мужа, а после смерти мужа — сына.
Как будто смерть мужа предопределена. Как будто мужчины к любой момент могут продать и похитить меня, надpyгаться надо мной, а потом еще и умереть на мне.
Я шлепнула себя по животу, словно давая пощечину ребенку: «Я не хочу тебя! Я не хочу тебя! Я не хочу тебя!»
Мальчиков вырывали из рук, бросали в бой — если они не бежали туда по собственной воле, — чтобы материнское сердце обезумело.
«Я не хочу тебя!»
Мальчики превращались в мужчин, которые дрались и пили, продавали девушек и воровали женщин.