Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера
Шрифт:
– У Стефани?
– спрашиваю я.
– Что она там делает? И где, черт возьми, Адриан?
– Адриана нет в городе, он уехал по делам.
– И я чувствую несвойственные ей панику и волнение, когда Эмили произносит: - Отпечатки пальцев ребенка формируются в течение первых трех месяцев беременности.
– И без перехода: - Мы должны поспешить. Представляю, как ей страшно!
Везти в больницу рожающую Шарлотту у меня нет никакого желания, но о моих желаниях никто и не спрашивает: Эмили называет адрес, и мы перестраиваемся в другую
– Так у Шарлотты все это время был твой номер телефона?
– только и спрашиваю я, не отводя взгляд от дороги.
– Вы с ней, выходит, успели близко сойтись?
Эмили пожимает плечами:
– Так получилось.
– Понятно.
Ничего мне не понятно и становится только хуже, когда в голову приходит новая мысль:
– А адрес Стефани откуда знаешь?
– спрашиваю у девушки.
– Ну... так Шарлотта только что продиктовала, - отзывается она.
Но мне не кажется, что это правда: Эмили адресом даже не поинтересовалась, словно уже знала, куда ехать.
– Так вы со Стеф не знакомы?
– задаю новый вопрос, и Катастрофа... моя Катастрофа, увиливает от ответа, врубая радио на всю мощь.
– Доказано, что музыка снижает уровень стресса на шестьдесят один процент, - заявляет она.
– Но у меня нет никакого стресса, - прищуриваю глаза и окидываю ее подозрительным взглядом.
– А вот ты, похоже, прилично так нервничаешь.
– Конечно, нервничаю: тут человек рожает, а ты пристаешь с пустыми вопросами.
После этого мы едем в полной тишине, и только, припарковавшись около дома и направляясь к подъезду, Эмили произносит:
– Прости. Я вся на нервах! Не обращай внимание, - и стискивает холодными пальцами мою ладонь.
Трудно не обращать внимание на маленького червячка недоверия, свербящего под черепной коробкой. Впрочем, я усиленно стараюсь быть хорошим: как там сказала, фрау Веллер - «надежный и порядочный» - что ж я могу хотя бы попытаться.
– Как хорошо, что вы уже здесь.
– Дверь квартиры открыта, и мы беспрепятственно переступаем ее порог. Шарлотта полулежит на диване, уперев руки в поясницу...
– Кристина с остальными турбобабулями стоят где-то в пробке, - информирует она нас.
– А вызывать «Скорую» я пока не стала...
– Как ты себя чувствуешь?
– Скверно. Все тело болит... И страшно до ужаса!
Я стою в стороне, не понимая, каким образом оказался в одной комнате с Шарлоттой в этот недобрый для себя... да и для нее, верно, тоже час. Хочется убежать и забыть все, как страшный сон, однако Эмили передает мне Ангелику и просит:
– Подержи ее, пожалуйста. Я все-таки позвоню в больницу...
И, пока она разговаривает по телефону, в комнату врывается странное трио: разноголосое, пестрое - похожее на стайку тропических попугаев. Оно рассыпается на трех старушенций разной степени дряблости, одна из которых подлетает к Шарлотте и тут же велит:
–
Происходит настоящее замешательство, в процессе которого две другие старухи кидаются в мою сторону, вернее в сторону кухни, и наталкиваются на меня. Глаза у них лезут на лоб... А одна так и вовсе тянет ко мне свою дряблую ручонку и похлопывает ею прямо по щеке:
– Уж не Юлиан ли Рупперт у нас здесь собственной персоной?
– спрашивает она.
– Весьма неожиданная встреча, но от этого не менее приятная.
Что-то мелькает на задворках памяти, некое узнавание... дежавю.
– Мы знакомы?
– осведомляюсь у бойкой старушонки.
– Кажется, я вас где-то видел.
Она хмыкает, многозначительно так, с иронией:
– Знакомы, можешь не сомневаться.
– И наливает в стакан воды из бутылки.
Я остаюсь на кухне один, сбитый с толку, недоумевающий, - пытаюсь понять, откуда мне знакомо не только ее лицо, но и лицо другой старушенции тоже. Той, что хлопочет сейчас над Шарлоттой... Взгляд падает на прикрепленный к холодильнику листок белой бумаги, исписанный красивым, четким почерком. Мне даже не приходится напрягаться, чтобы разобрать написанное: «Усыпить и устроить пробуждение в одном доме», «Подкинуть якобы утерянный документ»... «Разбить автомобиль».
Что это?
Щелк, щелк, щелк... В голове искрит, факты притираются к фактам, истина - да нет, бред какой-то!
– вспыхивает неоновым светом.
Ерунда!
А потом - щелк: да это же та старуха, что напоила меня в баре дурацким коктейлем. Еще убеждала, что «Лонг-Айленд» закусывают апельсином.
И снова - щелк: а вторая представлялась домохозяйкой Катастрофы, выставляющей ее за дверь.
Как я мог сразу не вспомнить?! Черт возьми, да это какой-то сговор.
Все ЭТО не просто так!
Сдергиваю с холодильника изобличающий листок бумаги и возвращаюсь в гостиную, в которой теперь и вовсе не продохнуть: мой братец и его подружка тоже здесь. Вся эта пестрая компания обступила роженицу плотным кольцом и дружно о чем-то переговаривается. Ясно видно, что они все знакомы, даже Эмили им не чужая... Вон как Стефани приобнимает ее за талию.
Чеееееерт возьми, ну я и кретин! От злости на Катастрофу и на себя самого в первую очередь я так сильно стискиваю кулаки, что Ангелика начинает плакать, тем самым привлекая к нам всеобщее внимание.
И они оборачиваются: Эмили, Стефани с Алексом, трио незабываемых старух, даже Шарлотта глядит на меня своими огромными глазищами.
Банда, они все настоящая банда... А я - идиот, каким-то образом попавшийся в их сети! Пересекаю разделяющее нас с Эмили пространство и сую ребенка ей в руки.
– Вот, забыли убрать.
– Сминаю и бросаю лист бумаги прямо ей под ноги. Потом разворачиваюсь и выхожу из квартиры... Лучше сказать, вылетаю со скорость пули, той самой, которой как будто бы пальнули в мое собственное сердце.