Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера
Шрифт:
Ощущаю себя полным болваном - Юрген, должно быть, так и считает. Стыдно за эту демонстрацию мягкотелости, которую, он, конечно же, легко примечает... Юлиан Рупперт просит за какую-то мамашу-одиночку, да еще о чем просит. Черт, я смешон как никогда в жизни!
– Должно сработать, если парень не полный кретин, - отзывается Юрген, подзывая официанта.
– Только учти: бумага не липовая. Каждый бланк приходится регистрировать официально. Так что, как только парень угомонится - звякни, и я все приостановлю.
– Договорились.
Выдыхаю от облегчения, и делаю
Не знаю, каким образом эта идея пришла мне в голову - все как-то расплывчато, словно под действием дурмана - знаю одно: этому пижону в идеально сидящем пиджачке меня не переиграть. Я ему просто не позволю... Даже если придется прибегнуть к экстренным мерам: таким, как липовое свидетельство на брак.
Я ему еще покажу, кто из нас круче - и это точно будет не он.
Осваивать премудрости нового дела тоже совершенно не хочется, но Адриан настроен решительно и который день кряду жужжит над ухом, подобно надоедливой мухе. Такое чувство, словно он ждет не дождется, когда сможет спихнуть на меня свою работенку... Верно, только и думает, что о своей благоверной Шарлотте с крикливым младенцем под боком.
Что ж, у меня тоже свои резоны: выставиться крутым перед бывшим своей Катастрофы будет ох как неплохо. «Неблагонадежный» мужчина вполне может изобразить благонадежного... Это не так уж и сложно, если подумать.
Ради триумфа можно и потерпеть... Особенно если триумф отмечен сексуальными женскими ножками, обвернутыми вокруг моей талии.
– Катастрофа!
– Мы больше не говорим о важном, просто даем и отдаем с удвоенной силой.
– Юлиааан...
Мы откидываемся на подушки и глядим в потолок. Мне, определенно, нравится мириться... несколько раз кряду. В этом есть что -то особенно возбуждающее...
– Карл написал мне сегодня.
– О чем?
– Хочет поговорить без свидетелей. На это делается особый упор, как ты понимаешь, -поясняет Эмили, переводя внимание на меня.
– Что мне ему сказать?
– Скажи, что без меня ты с ним видеться не будешь.
Беру длинную светлую прядь и накручиваю ее себе на палец. Эмили улыбается, прикусывая губу...
– Да ты собственник, кто бы мог подумать.
– Просто не люблю наглых пижонов.
– И все-таки, - улыбка ее стирается, делается едва заметной, ломкой, - что мы станем делать, Юлиан? Карл не отступится, я его знаю.
И я улыбаюсь:
– Зато ты не знаешь меня. Я тоже не люблю проигрывать...
– Да я как бы наслышана, - пожимает плечами Катастрофа.
– От твоего брата в основном...
Упоминание Алекса заставляет нас обоих напрячься, и мы замираем на долгую минуту... Пока Эмили снова не произносит: - А это правда, что ты боишься бабочек?
– Я ничего не боюсь. Просто... не переношу этих отвратительных летающих червяков!
– говорить о бабочках легче, чем о собственном брате.
– Значит, если я покажу тебе бабочку - ты... грохнешься в обморок?
– решает уточнить маленькая обманщица, и я придавливаю ее к матрацу своим телом:
– Если ты покажешь мне бабочку, - произношу с предупреждением в голосе, -
– Какие, например?
– Такие, что тебе и не снились.
– Расскажи, - просит она, обвивая мою шею рукой и притягивая ближе к себе.
– Уверена, что хочешь это знать?
– Я хочу знать о тебе все, - произносит она, а потом вдруг признается: - Я ведь люблю тебя, если ты не забыл.
Не забыл, но слышать такое снова... это как дышать под водой. Тебе заливает гортань и носоглотку, ты захлебываешься, пытаясь урвать хоть крупицу кислорода - а его нет. Ни единой молекулы... Только боль в груди и мысли о неизбежном.
– У тебя сексуальная попка, - это все, что я могу сказать на ее неуместное признание.
Так понятнее, да и попка у нее, действительно, сексуальная.
Катастрофа качает головой.
– Ты себе не изменяешь, - произносит она с едва слышным сожалением, и я отзываюсь:
– Люди вообще редко меняются. Разве ты не знала?
А потом делаю все, чтобы отвлечь ее от пустых разговоров. И только утром, не обнаружив, Эмили в постели, неожиданно пугаюсь: сбежала. Неужели снова сбежала? Подальше от Карла и его требований... Эта мысль первой приходит мне в голову и поднимает с постели, подобно пушечному выстрелу. Как есть, в чем мать родила, несусь в ее комнату и распахиваю дверь...
Катастрофа сидит у окна и кормит ребенка, глядит же, конечно, на мои обнаженные причиндалы, маячащие в дверном проеме.
– Что случилось?
– спрашивает она.
– Катастрофа какая-то?
Мне хочется витиевато выругаться, и я с трудом себя сдерживаю: катастрофа уже произошла, думается мне не без раздражения, и теперь я пожинаю все учиненные ею последствия. Ударяю кулаком в стену, несильно, просто, чтобы напомнить себе, что я могу, и возвращаюсь к себе. Пока принимаю душ и отхожу от мгновенного шока, вспоминаю, что купил Эмили подарок, так, небольшая приглянувшаяся по случаю вещица, которая идеально подойдет к данному случаю: рассказу о подлоге.
Вытягиваю пакет из-под кровати и несу его в комнату Катастрофы.
– Рада, что ты оделся, - встречает она меня такими словами.
– Не хотелось бы думать, что ты станешь бегать по дому нагишом даже после возвращения Шарлотты из больницы.
– Разве вид был недостаточно хорош?
– вскидываю бровь, и Эмили отзывается:
– Этот вид только для меня - заруби на своем длинном носу.
– Потом замечает пакет у меня в руках и с интересом осведомляется: - Это для меня?
– Типа, того.
Передаю Эмили подарок и с интересом наблюдаю за ее реакцией. Это всего лишь простенькое платьице, зацепившее мой взгляд в салоне... Показалось, что оно идеально подойдет именно Катастрофе.
– Платье?
– удивляется она.
– Ты купил мне платье?
– Взамен испорченной синей краской футболки.
– Не пойму, о чем она думает, только выглядит удивленной.
– Может, примеришь, - предлагаю я.
Эмили отвечает:
– Футболка стоила едва ли больше двадцати евро, а это, похоже, дизайнерское платье.