Девушка с экрана. История экстремальной любви
Шрифт:
— Я счастлива…
— Но ты не должна успокаиваться на достигнутом. Это только полпути к той абсолютной вершине, которую мы должны покорить!
— Я не успокоюсь!.. А о какой вершине ты говоришь?
— О неземной. Я тебе потом объясню.
— Сейчас. Дай мне свои глаза. Я обожаю, как ты кончаешь!
Я благодарно целую ее в губы.
— Я хочу тебя еще. Еще!.. Не выходи из меня.
— Ты же хочешь, чтобы я умер.
— Чтобы только не достался другим. Они все хотят тебя, тебя нельзя не
О, как она чувствовала этот ритм! Интересно, что ее тело никогда не потело, потели только ее похотливые пальчики, когда их хозяйка возбуждалась.
Я нашел свой настенный календарь, отметив день: 1 марта! И поставил большой восклицательный знак.
— Что ты делал? — уже слегка сонным голосом спрашивает она.
— Отмечал в календаре.
— Как это было прекрасно?
— Да.
— Ты опять хочешь меня?
— Очень.
— Возьми. Я всегда твоя…
Я беру ее мягко и нежно.
С утра она устраивает мне очередной скандал. Я стараюсь не забывать, что в первую очередь она гостья, а потом женщина.
— Что, Ариночка, ночь прошла, до оргазмов еще целый день, не надо быть послушной и вежливой?
— Мне надоело сидеть и ждать тебя.
— Не жди, ходи.
— Брошу тебя к черту и уйду на все четыре стороны.
— Вашим губкам не идет произносить такие грязные слова.
— Мне все надоело, я хочу к мужу.
— Что вы говорите?! Какие приятные новости.
— Он хоть развлекает меня.
— Зачем же вы со мной спите?
— Я не могу без тебя. А он импотент.
— Как это?! Вами можно лечить импотентов!
И нужно!! Что же вы его довели?
— Это не я, до меня. Я не хочу об этом говорить.
— Вы знаете его номер, позвоните, я вам оплачу такси.
— Я не могу от тебя уйти. Я не могу тебя бросить!
— Это почему же?
— Ты классно кончаешь!.. Мне даже не снилось, что так можно кончать. И мне безумно хорошо с тобой!
— Так вы едете к мужу или нет? Чтобы я планировал вечер.
— A-а, тебя уже потянуло к твоим американкам! Я себе представляю, сколько женщин у тебя было, что ты так прекрасно умеешь все в постели. Тысячи!
— Думаю, десятки тысяч.
— Сколько у тебя было женщин, сколько? Говори!
— Ну, сто, — выдумал я цифру.
— Какой ты развратник. Какой же ты развратник! Ужас. Но мне это так нравится. Это так хорошо, что ты все умеешь…
— Я тебе уже говорил, что женщин за последние пять лет — ни одной, с тех пор как ушел от «пиявки».
— Врешь ты все!
— Ты сейчас получишь по губам. Я не люблю этот глагол.
— Да плевать мне, что ты любишь!
—
— У тебя не было ни одной женщины, потому ты так все хорошо исполняешь?
— Идиотка! Я был закомплексован последние пять лет, рушилась моя семья и разрушался весь мой мир, мне было не до ебли. Я ведь не ты, чтобы…
— Где уж мне с тобой тягаться!
— Это точно, мне до тебя далеко.
— А-а-а! Ну тебя, вечно все перевернешь и вывернешь. Ты же писатель! — сказала она с ударением.
— Ты меня невероятно возбуждаешь, и мне очень нравится с тобой… Только когда ты не раскрываешь свой ротик и из него не льются помои.
— Я тебе правда нравлюсь? — Она романтично сложила губки.
— Нет, я шучу.
— А что именно, какая часть?
— Между ног.
— Докажи…
Я расстегиваю молнию на голубых джинсах, и у нее округляются глаза.
— Что же ты молчал, Алешенька!
Она молниеносно сбрасывает халатик и бросается на него как тигрица.
Едва она кончает вся в слезах, как опять устраивает мне скандал. По какому поводу, я так и не понял.
В пять часов я ей говорю, чтобы она собралась и была к шести готова.
Она одевается в красивый костюм, сексуально облегающий ее фигуру, и красивые замшевые сапоги. Меня всегда почему-то волновали женские ножки в замшевых сапогах, особенно оголенное пространство от края юбки до сапога, обтягиваемое тонкой паутиной колготок. Это всегда вызывало странные фантазии и неясные желания.
Зов желаний, инстинкты стремлений, я никогда не понимал ничего в сексуальности… Но замшевые сапоги и ноги в них, открытые колени меня очень возбуждали.
К шести мне подгоняют одолженную машину.
В машине мы едем, не разговаривая. Нью-Йорк за стеклом ее абсолютно не интересует. Она смотрит прямо передо собой. Спустя час она спрашивает:
— Куда ты меня привез?
— Это Брайтон-Бич, где живут и развлекаются все русские.
— Я слышала о нем, — безразлично говорит она.
Идет мелкий, колючий, неприятный дождь. Ветер выворачивает наизнанку, ломает зонтик, который она не хочет держать. С океана через прострелы домов воет что-то чудовищное и заунывное. Я в сердцах швыряю зонтик ей под ноги и говорю:
— Можно было и подержать, чтобы он не сломался.
— Наплевать.
— Мне он не нужен, это вас волнует прическа и дождь.
— А тебе жалко уже зонтика. Тебе все жалко для меня!
— Логическая последовательность, каку Сенеки.
— Отстань со своими заумствованиями.
— Хорошо.
Она идет за мной, нарочито медленно. Я дал себе слово с ней не связываться. Я оступаюсь, попадая в лужу, и кляну все про себя. А уж актрис в особенности. И завожу ее в первый русский магазин.