Девушка с экрана. История экстремальной любви
Шрифт:
— Мне нужно купить новые вещи, тогда я не буду стесняться, — объясняла Арина.
И я покупал ей новые шмотки, доминирующего черного цвета, на кредитную карточку, опускаясь все глубже и глубже в долговую яму.
Выгнать ее днем из квартиры, просто прогуляться по Бродвею было совершенно невозможно. Она боялась!
Один раз она вышла в соседнюю овощную лавку, чтобы купить необходимое, она хотела «сварить овощной супчик». «Знаешь, как я хорошо готовлю!» Но на этом ее кулинарные упражнения закончились, все остальное время готовил я.
Целые дни она читала или мои опусы, или опусы
Между скандалами и соитиями, остывая, говорила, какой я «великолепный писатель» и она после первой встречи никогда бы не поверила, что я могу так писать.
Потом она обнимала меня за спину, я плыл и таял. (Дурак! надо было твердеть.) И немедленно хотел ее. Мы занимались сексом утром, вечером, ночью, на диване, в ванне, на столе, в кресле, на кровати, у окна, на подоконнике, на полу, стоя, лежа, сидя, присев, привстав. Полуприсев, полупривстав. Она была неутомима, я был неиссякаем. Но как бы она ни была «напичкана» любовью, на следующий день, примерно к двенадцати, когда она просыпалась и собиралась «откушивать утренний чай», начиналась очередная сцена.
— A-а, ты все работаешь?
— Да, тебе приготовить завтрак?
— Я сама, вдруг еще отвлеку от гениальных мыслей. — Бедром задевала мой локоть и шла к плите ставить чайник. Арина пила только чай, и очень часто. — Опять я целый день буду одна, пока ты закончишь свои гранки?
— Ариночка, мне очень неловко. Я прошу прощения.
— Врешь ты все, тебе наплевать на меня.
— Не произноси этого слова, терпеть его не могу. Ты скоро улетаешь, и если я не успею прочитать всю корректуру…
— То не выйдет твоя книга. Но почему я должна сидеть дома целый день?
— Пойди погуляй на Бродвей.
— Я не Зельда.
— К сожалению, нет. Ты выучила новое слово?
— К твоему сведению, я играла ее в спектакле.
— Что вы говорите!
— Да! — Она с хитринкой улыбается. — Никогда не думала, что встречу живого Фитцджеральда. И он пригласит меня в Америку.
— Так почему ж ты не хочешь посмотреть эту Америку? Нью-Йорк! Ведь все мечтают…
— Не пойду я одна на улицу. Они все смотрят на меня.
— На твою пипочку?..
— Нет, оборачиваются и что-то комментируют. Они все похожи на папуасов.
— Поэтому их и возбуждает белая женщина.
— Ты правда так думаешь?
— Я говорю только то, что думаю.
— Они смотрят на мои бедра, ноги, грудь…
— О, эти знаменитые атлетические ножки.
— Они ж тебе не нравятся, я знаю!
— Как они мне могут не нравиться, когда доставляют такое неземное наслаждение.
— Ты заговорил, как Хаям.
— Ты даже его знаешь?
— Проходили в Таировском училище.
— Училище, которое ты окончила?
— Да, причем с отличием.
— Это и есть то место, где началась твоя половая жизнь, карьера, ставшая такой зрелой?
— Я совершенно «зеленая» по сравнению с тобой.
— А мне казалось, что там преобладают красные и розовые цвета.
— Какой ты бесстыдник!
— Ну, тебе же нравится…
— Я обожаю тебя! Особенно когда ты кончаешь!..
— Риночка, как ты можешь такие вещи говорить
— Но ты же писатель. Тебе это должно быть интересно. Но если ты когда-нибудь опишешь меня…
— Особенно то, что ты делаешь в постели…
— Я тебя убью! — Она прыгает ко мне на колени и обхватывает меня своими сильными бедрами.
…Вечером мы обедаем за длинным столом. Она в новом, коротком, обтягивающем платье.
— Алешенька, спасибо большое. Можно я тебя поцелую?
Пьющий водку Алешенька соглашается.
Те же, явление второе. Она подходит ко мне, садится на пол и поднимает подбородок. Я наклоняюсь и неожиданно сильно целую ее в губы. Так крепко, так глубоко, что касаюсь губами ее носа и скул. Следующие пять минут я абсолютно ничего не помню, пока не слышу вскрик. Она ошеломленно отстраняется и с недоумением смотрит в мои глаза:
— Алешенька, я кончила…
Я удивленно гляжу на нее.
— Со мной такого никогда не было.
— Это виртуозно! Разве такое может произойти от поцелуя?
— Проверь!.. — Она опускает мою руку между своих гладких ног. Она без трусиков и вся совершенно влажная.
— О, мой любимый Алешенька, я хочу тебя. Хочу еще раз испытать подобное.
Я быстро переношу ее на руках на кровать. Она моментально сдергивает платье, превращаясь в обнаженную маху. Я опускаюсь на ее трепещущее в предлюбовном ознобе тело. Она сильно разводит ноги и сразу вводит член в себя. Он дико возбужден, и я сразу начинаю «качать». Она стонет, выгибая спину и хватаясь за мои плечи. Я обхватываю ее талию и подбрасываю ладонями ее попу. Она скользит в нужном ритме, то приподнимаясь, то опускаясь. Что-то звериное начинает зарождаться и расти внизу паха. Я всаживаюсь в нее все быстрей и сильней. Развожу ее ноги шире и выше, забрасывая ее и переламывая надвое, и уже сверху наседая на ее «пипочку», едва не ломая стенки и сминая внутренние и наружные губки. Ноги уже взлетели на мои плечи. Мы одно орудие, одно целое, один ствол, одно скольжение, движение, один механизм в достижении оргазма. Одна синхронная бомба, которая вот-вот взорвется.
— Еще, еще, — шепчу я. Она подбрасывает свой зад на мой клинок, я наседаю на нее все сильнее и глубже. Наши плоти бьются друг об друга, сливаясь. Секунда — и шар сорвется и взорвется. Он уже катится громадной волной, которая, ударившись о нижний-край, выплескивается в верхний — в мозг.
— Моя, моя! — кричу я.
— Твоя, твоя!.. — стонет она.
И все взрывается в одновременном оргазме, выключая сознание. Я знаю, что такого оргазма у меня не будет в жизни больше никогда.
— Хоть бы ты умер, — слышу я сквозь появляющиеся слезы.
— Что-что?
— Хоть бы ты умер, — шепчет она.
— Почему? — спрашиваю я удивленно.
— Чтобы ты больше никому не достался.
Я смущенно улыбаюсь в темноте.
— Ты мой принц, моя любовь, мой король. — Она зацеловывает мое лицо мокрыми от слез и счастья губами.
Я лежу на ней, в ней и не верю глубине и громаде — громадности — испытанного чувства.
— Ариночка, я хочу вас поздравить…
— Тебе понравилось? Не может быть?!
— Это был лучший оргазм, который я испытал в своей жизни.