Девушка с экрана. История экстремальной любви
Шрифт:
— Заходите, Алеша, здравствуйте.
Я целую руку и здороваюсь. Ей приятно, она невысокая, но очень подвижная дама. Она приехала в Америку двадцать лет назад и начала с официантки в кафе, теперь у нее свои три кафе (на больших заводах), две компании и куча домов, земель и прочей недвижимости. Мне она верила во всем, и я не хотел терять ее доверие.
— Вы голодный?
— Нет, спасибо.
— Фрукты, соки, чай, кофе?
— Только первую половину.
Она дает распоряжение, и прислуга приносит блюдо с фруктами
— Может, что-нибудь покрепче?
— Спасибо, я не пью.
— Давно? — улыбается она.
— Со вчерашнего дня.
— А-а!
— Арина, я встречался сегодня со своим режиссером. Времени очень мало, мы хотим в июне уже начать съемки. Разные люди предлагают разные деньги, но мы не хотим брать у разных.
— Я понимаю, — улыбается она. — Я говорила со своим адвокатом. Он говорит, что кино — это рискованнейший инвестмент[1]. Как и бродвейские шоу, как и телесериалы. Но в принципе он не против. Сомневаюсь я.
— Арина, вы знаете, что вы мне очень нравитесь. Вы добились многого в этой стране, начав на пустом месте, рискуя, идя ва-банк, а не сидели сложа руки. Мы знаем друг друга больше пяти лет. Я вам заработал немало денег, никогда не теряя, а только умножая.
— Но тогда за вами стояла большая компания, ведущая в Америке. А здесь — «независимое» кино, с кого я буду спрашивать, если фильм не будет закончен? С вашего режиссера?
— Такого не может быть, мы ставим все на этот фильм, к тому же режиссер будет застрахован. Все наши ресурсы…
— Сколько вы вкладываете?
— Сто двадцать пять тысяч, вместе.
— А сколько весь бюджет?
— Полмиллиона.
— За полмиллиона вы снимете фильм? Я не верю!
— Верьте. Актеры, лаборатории и вся техника будут в долг и на проценты.
— Но инвесторам вы будете платить в первую очередь?!
— Всенепременно!
Она успокаивается и проглатывает крючок.
— Хорошо… я скажу адвокату, чтобы он подготовил контракт, который полностью защитит мои интересы, до единого, плюс я хочу пять процентов от сборов фильма. Посмотрим, подпишете ли вы его!
— Арина, может, все-таки сто пятьдесят тысяч?
(Я удваиваю сразу, зная ее.)
— Будьте счастливы, если я соглашусь на сто.
«Гораздо лучше, чем семьдесят пять», — думаю я. Но не говорю ей.
Вернувшись домой, звоню Мейерхольду.
— Слава, она обещала дать команду адвокату подготовить контракт.
— Сколько?
— Между ста и ста пятьюдесятью. Но если сломаю посередине — мы на коне и в седле. Но все равно этого недостаточно, чтобы сделать конфетку. Чтобы ее показывали на всех экранах мира. А главное — в Америке. Вы будете сами что-нибудь вкладывать?
— У меня ничего нет.
— Завтра я встречаюсь с человеком, который заправляет всем в ночном клубе. Вы знаете, что за люди стоят в тени этого суперклуба?
— Очень хороший клуб. Я догадываюсь.
—
— Что вы хотите этим сказать?
— Они даже в случае неудачи вышибают свой вклад назад. Сначала вбивают гвоздик в палец, потом в руку, а потом в голову.
— Так-так. Очень интересно!
— Мы с вами сопродюсеры. Вы помните, я хочу прийти в кино живым и остаться в нем.
— Да, конечно. Я тоже, как это ни странно! — Он смеется.
— Вам придется подписывать одному… У меня двое детей.
— Я готов.
— Слава, их не интересует, выиграли мы или проиграли, прокатывается фильм или нет…
— Они должны понимать, что кино — это риск!
— Они ничего не понимают. Они приходят и засаживают обойму вам в голову, если не возвращают свои деньги плюс проценты.
— То есть вы хотите сказать, что деньги надо брать под выстрел?
— Очень точно сказано. И метко! Вы должны знать, что провала быть не может — должен быть только успех. Чтобы мы могли заработать достаточно денег и снимать следующие фильмы, такие, какие мы хотим.
— Я готов брать деньги «под выстрел»! Провала не будет. И гарантирую, что все верну с процентами.
— Но они действительно стреляют.
— А я действительно снимаю. Хорошие фильмы.
— Значит, вы хотите, чтобы я ехал на встречу с ними в Бруклин?
— Если желаете. Если вы не боитесь.
— Слава, в жизни я боюсь только одного — летать на самолетах. Больше ничего.
— Тогда жду от вас вестей после встречи.
Мы прощаемся, и тут же раздается звонок. Я не беру трубку. Слышу, как ее голос оставляет умоляющее послание.
В апреле мама прилетела в Нью-Йорк собственной персоной повидаться с внуками. В дом (купленный, естественно, мною) «пиявка» ее даже не впустила, и мы забирали детей и привозили их на крыльцо. Как мило…
Хорошо, что шекспировские Ромео и Джульетта не дожили до этого и умерли в любовно-раннем возрасте. «Сучка» по-прежнему таскала меня по всем судам штата, и этой одиссее не было конца.
С Ариной у меня развивался роман по телефону. Она звонила по нескольку раз в день, то говорила, что не может дышать без меня, то доводила так, что я не мог дышать и швырял трубку.
В Москве она быстро подружилась с моей мамой и теперь постоянно поверяла ей все свои душевные тайны. Естественно, те, что касались меня. Мама была счастлива от новой подруги, повторяя в Нью-Йорке: «Какая хорошая девочка!»
В воскресенье мы пошли на ярмарку, разбросавшую свои палатки прямо на Бродвее, где в течение дня продавалась всякая всячина по сниженным ценам. Гора разноцветных сумок привлекла наше внимание. Сумки были очень красивые, из настоящей кожи и весьма оригинального дизайна. Я купил две маме и две для Ариши, чтобы мама отвезла ей в подарок.