Девушка с экрана. История экстремальной любви
Шрифт:
— Не с тобой. Это точно.
— А в прошлый раз мы встречали вместе…
— Мы много что делали в прошлом. Но это — прошлое.
Я включаю мотор и подъезжаю к ее машине. Муж опять в отъезде, думаю я. Впрочем она никогда не говорит правду. Неправда стала нормой ее жизни. Она все время врет и играет. Хотя кричит, что ни того, ни другого не делает.
Кто женщину познает, тот станет Богом…
Я сижу позже и пью чай в одиночестве. С черносливом, привезенным из дома. Где мой дом? Где моя пристань? Я изгой…
В
Я понимаю, что молодому женскому организму нужна сексуальная разрядка. А потом зарядка… Да еще так, как разряжается она.
Все изменилось, я абсолютно остыл к ней. У меня нет никакого желания… и я даю ей свой адрес.
Тридцатого декабря, под занавес старого года, я встречаюсь с Алоизием Сигаровым, и он говорит, что роман — это хорошо, но без пьесы он не может ничего решить.
— Неужели непонятно, о чем это, по роману?
— Очень даже понятно, — улыбается он, — о сумасшедшем доме. Но я хочу знать, что будут актеры играть на сцене. Что автор из двухсотстраничного романа перенесет в пьесу.
— Иными словами — я должен написать пьесу?
— Но лучше писать не иными словами, а прямым текстом. Как в романе. Роман хорош!
— А кто будет играть главную роль, если дойдем все-таки… до ручки? И постановки.
— Красивая аллегория. Об этом рано еще говорить, но кому играть, у нас найдется.
— Я бы хотел принять участие в выборе актеров…
— Безусловно примешь — если мы примем пьесу! Кто ж, как не автор!..
Он улыбается. Мне не нравится, что он мне так нравится. Это значит, что в будущем своим обаянием и уникальным мастерством актера он будет меня иметь, как захочет. И вить из меня веревки. И получит все — задаром.
Забегая вперед, скажу, что так все и произошло. (Только автор может себе позволить это делать, такие штуки: забегать вперед, когда пишет о том, что уже позади.) Кто из нас что знает наперед? Один разве Бог. Если он есть. Прости, Господи…
Мы договариваемся шестого января сходить в ресторан на ужин — со своими дамами — в честь моего дня рождения и прощаемся.
К десяти вечера появляется незваная гостья. Поздний ужин с Ариной состоит из американских запасов: сыр, рулет, индюшачья грудка, печенье, шоколад, чернослив, чай, киви-ликер. Ей нравится все американское и не нравится отечественное.
В семь утра она неожиданно будит меня и устраивает дикую истерику, начав ее сакраментальными словами:
— Ты так и будешь рядом лежать, как труп, без движения?
Ей нужно было движение!
Я и был труп, только внутри. Она выкрикивает какие-то оскорбления, бегая вокруг дивана полуодетая. Я не могу понять в семь утра, что она хочет и почему свалилась на мою голову. Я ненавижу истеричек зоологически! И понимаю только одно, что у актриски кто-то уже есть, постоянный, иначе бы
Я вскакиваю и вышвыриваю ее вместе с вещами в коридор, но не общий, а маленький предбанник. С дверью на лестничную клетку.
— С Новым годом, скандалистка, — говорю я.
Она бьет в дверь неудовлетворенной ногой и кричит:
— Отдай мою сумку!..
Я вышвыриваю кожаную сумку вслед ей.
Тридцать первое декабря — Новый год. А пахнет старым! Теперь, оставшись один, я абсолютно не представляю, где буду его встречать. Целый день я слонялся как неприкаянный. И невероятно, но ждал чьего-то звонка.
Помывшись и побрившись, еду на базар. Покупаю фрукты, виноград, красные розы и еду поздравлять маму. Машина поэта с трудом заводится. Надо отдать должное имперским автомобилестроителям — хуже машин в мире никто не строит. На базаре тройные цены: все в три раза дороже. «Почему? — недоумевая, спрашиваю я. «Праздник», — отвечают мне. В Америке в праздники все наоборот распродается в два раза дешевле. В России все не так, как у людей. Небо и земля, как всегда. Как во всем.
Мама приготовила мой любимый оливье. Я дарю ей доллары и розы на Новый год. Мы выпиваем по бокалу шампанского.
— Что-то твоя Арина таинственно исчезла, как только ты приехал и я ей стала не нужна. А то звонила по пять раз днем и ночью — изливаться.
— Она не «моя Арина». У нее есть муж.
— Найдешь себе другую. Она тебе не пара, в любом случае…
— Мам, давай о звездах.
— Она тебе испортила настроение, поэтому ты такой грустный?
— У меня какая-то депрессия с октября, от которой я не могу избавиться. И нехорошее предчувствие…
— Какое, сыночек?
— Что без сильных таблеток я из нее не выберусь. А они корежат мозги, память, ощущения — словом, все, что мне нужно для творчества.
— Может, еще обойдется, тебе просто плохо здесь. А вернешься домой и станет легче.
— От чего? От судов, от «пиявок», от безденежья, от скандалистки актрисы?..
— Сыночек, не все так плохо. Что же мне тогда говорить? После сорокалетней работы врачом, я, посвятив свою жизнь больным, теперь существую полностью на твоем обеспечении. Что бы я делала без тебя? Моей пенсии даже на хлеб не хватает.
— Главное, трать эти деньги на себя, а не собирай, как Плюшкин.
— Я трачу. А ты здоров, талантлив, умен, красив, у тебя вышла книга, и я уверена, выйдут еще.
— Спасибо, мам, за поддержку. Но я не красив, не талантлив и не настолько умен. Иначе бы не попадал на тех, на кого попадал…
— Они все преходящие и тебя не стоят. Не растрачивайся понапрасну. Где ты будешь встречать Новый год?
— Даже не знаю где.
— Я приглашаю, но тебе у меня скучно.
— Не в этом дело. Просто я хочу выйти куда-нибудь, забыться и напиться. А ты не пьешь!