Девушка с экрана. История экстремальной любви

Минчин Александр

(Хорошо, придирчивый читатель, тебе в подарок — я пропускаю весь обед.)

Больше в ресторане на протяжении всего вечера никого не было. С такими ценами кто мог себе позволить? Банкрот-писатель, проститутка и гуляющая новая мафия.

Алоизий подвозит нас к своему театру, и мы выходим. Все прощаются, как будто знакомы годы.

Я еду по скользкой, подмороженной дороге.

— Как тебя раскрутил на дорогой кабак Алоизий! — с усмешкой говорит Арина. — Ну, прости ему, он хороший актер!

Я молчу, сосредоточившись на скользкой дороге.

— Зачем ты начал говорить с ним о моем переходе в

его театр?

— Угадай с одного раза: чтобы ты играла в приличном театре, с хорошими актерами.

— Я сама позабочусь о своей карьере.

— Извини.

— Мороженое было такое вкусное, я бы с удовольствием еще съела.

— Хочешь вернуться?

— Я не хочу, чтобы у тебя был инфаркт. У тебя даже выражение лица изменилось, когда ты увидел меню. Алеша, ты завтра уезжаешь?

Мы доезжаем до дома без приключений. В два часа ночи я заканчиваю упаковывать вещи. Мне холодно, меня бьет дрожь. Я едва закрываю глаза, как в семь утра звонит мама-будильник: пора выезжать. Я завожу ей ключи от квартиры.

Нет ничего пакостней раннего зимнего московского утра. Когда еще темно. И нет ничего тоскливей. Когда не хочется ни жить, ни писать, ни существовать. А хочется исчезнуть.

На таможне и в этот раз дикая очередь. Несмотря на все ее мольбы, Арину не пропускают. Проклятая финская авиакомпания отменяет рейс без объяснений, и нас перебрасывают на «Delta». Теперь надо было из одного отсека таможни, которую мы уже прошли, в правом крыле зала, бежать в левое крыло зала. Слава Богу, какой-то представитель пропускает всех через дверь для дипломатов, и Арина проскакивает, как пассажир.

Около стойки американской авиакомпании мы прощаемся.

— Алешечка, ты на меня не обижаешься?

— Ну что ты!

Я был уверен, что вижу ее последний раз.

Самолет задерживают на час. Не все было так просто с самолетом «Delta», как казалось. Неужели хоть один зрелый человек, которому уже за двадцать, любит летать?!

Нью-Йорк по какой-то причине, продинамировав нас полчаса над океаном, не принял. Горючее опять было на исходе — мне «везет» с горючим, — и мы сели в Ньюарке. В пятнадцати минутах от моего дома. Естественно, никто нас и не думал выпускать в Ньюарк, к «черным братьям». Пожалуй, мы были единственными в истории Америки и авиации, кто перелетал из Ньюарка в Нью-Йорк на громадном «Боинге». Расстояние в сорок миль мы летели — целый час. Нас опять послали болтаться над океаном. И только спустя час этой тошнотворной болтанки мы приземлились в аэропорту им. Кеннеди.

Двадцать пятого января — в день своего рождения — она позвонила и устроила мне колоссальнейший скандал. Из-за пустяка. Это был самый худший день в моей взрослой жизни.

Двадцать шестого января она позвонила и как ни в чем не бывало предложила:

— Давай любить друг друга.

К февралю с величайшим трудом я закончил работать над ста двадцатью страницами, выброшенными моей непрофессиональной переводчицей (и ее кретином-сожителем) якобы по ошибке. Это был перевод «Принцессы», уже исправленный и отшлифованный мной, что окончательно усугубило мою депрессию и добило меня.

Спустя неделю я вдруг получил письмо в конверте с красивым почерком.

«Любимый, любимый, любимый!

Прощай, прощай, прощай. Мне кажется,

что я тебя теряю.

Ты мой наркотик, мое тело, моя душа. Мне хотелось, как у Ромео и Джульетты. Чтобы вдребезги…

Я люблю тебя, а ты меня хочешь. Вчера, когда тебя не было, я опять стала сходить с ума. Это безумие — хотеть человека, до которого нельзя дотянуться рукой, ногой, душой. Не могу, не хочу жить. Как усмирить свое тело, которое жаждет твоих прикосновений?

Все пройдет? Я привыкну? К чему? Что тебя нет и не будет? Разве можно к этому привыкнуть?

Боже мой, если бы ты был в армии или в тюрьме, я бы ждала. А так? Ради чего? Мы никогда не будем жить вместе. Неужели эти деньги для тебя важнее, чем я? И разве не станет тебе горько, когда ты нарубишь своей «капусты», но останешься один? А может, нет, купишь себе на «капусту» хорошую девочку, совсем юную, и она искренне будет тебя любить и боготворить. Я ей завидую. Она будет счастлива. Не я…

Прощай, мой милый, мое чудо, мое сокровище, мой принц-король, мое счастье.

Ариночка».

В один конверт было вложено пятнадцать страниц. Разные письма, написанные день за днем, как продолжение одного письма.

Новые письма стали приходить одно за другим. Я лишь цитирую фрагменты из ее, сливающегося в одно, письма:

«Кто придумал эти паспорта, визы, государства. Зачем, зачем, зачем???

Я умираю без тебя. Умираю. А ты не слышишь и не видишь, не веришь. Все пройдет… Как же это возможно? Что, что ты вложил в меня? И почему в тебе этого нет?

Алеша, не бросай меня, сделай что-нибудь, спаси нас. Это невозможно — без тебя. Любимый мой, любимый! Ну где же ты? Где ?»

«Неужели нам не суждено быть вместе? Все против нас. И наш ребенок не будет зачат в апреле, как ты хотел.

А теперь ты ничего не хочешь…

Мне страшно. Очень страшно. Это болезнь по имени Любовь. Где те таблетки, что лечат?

Люблю…»

«Я спросила, в каком ты костюме, потому что мне нравится, когда ты в костюме вальяжно сидишь у себя в кабинете. А если в белой рубашке, я сразу страшно хочу тебя. Но еще одна моя мечта: ты за столом (в костюме), дверь в кабинет не заперта… Я под столом медленно расстегиваю молнию, чуть опускаю трусики вниз, вынимаю моего нежного, непорочного, смущающегося фелацио и начинаю ласкать его. Ему это нравится сразу. А люди, которые будут входить и выходить, будут видеть твои глаза… Странные-странные».

«Иногда мне кажется, что ты любишь меня…

Жаль, что я не могу быть рядом, отнести тебя в постельку, заварить чаю, укрыть и согреть своим телом. Как хорошо рядом с тобой! Так божественно!

Мой милый, мое счастье!

Пусть у нас все будет хорошо. И родится маленькая Элизабет! Умненькая, красивая, стройная, талантливая. Я научу ее, как стать актрисой, а ты научишь ее бороться. И еще я ей скажу, что на свете нет ничего лучше любви между мужчиной и женщиной. Что она, любовь, возвышает, вдохновляет, совершенствует. Я научу ее радоваться, а ты научишь ее не входить в печаль. Ты научишь ее читать, любить литературу, а я научу ее, как любить мужчину. И еще тысяче разных вещей. Самых разных, не знаю каких. Я надеюсь, твоя депрессия прошла. Мой милый, ты мне очень нужен, я не мыслю без тебя своего существования.