Дипломатия фронтира
Шрифт:
Материалы об анклаве в целом и о Стамбуле в частности нельзя давать без увязки с реалиями Канберры, чего супруги знать не могли, всё это нужно добавить, увязать. А вот американскую тему трогать нельзя, оставим, как подали её Кострицыны.
— Ты понимаешь, что сейчас мы занимаемся самой, что ни на есть, разведывательной деятельностью? — спросил Екатерина Матвеевна.
— Что ж тут не понимать, — буркнул я, массируя пальцами уставшие глаза, — занимаемся, раз больше некому… Ау! Профессиональные шпионы, где вы?!
— Не зови, они ещё долго не придут, — улыбнулась Екатерина Матвеевна.
—
— Главное, выражать негодование, говорить о провокации и громче возмущаться перед прессой, когда зажопят и высылать начнут, так? Лишь бы не повесили.
— Не повесят, у партнёров свои мирные дипломаты пасутся среди родных русских осин.
— Аминь.
На самом деле, материал Кострицыны собрали огромный, к делу педагоги подошли ответственно, дотошно и основательно, словно готовились к выпускным экзаменам, спасибо им за это. По сути, они фиксировали всё, что происходило в анклаве. Позже из собранного материала можно будет вытянуть немало ценного…
Какое-то время заняла первичная сортировка. Чего тут только не было! Консул кропотливо изучал каждый выпуск здешней газеты и делал вырезки — их очень много. В папках и стопках лежали даже объявления с заборов и стен, предвыборные программы и листовки кандидатов и партий, официальные бюллетени, выписки из невесть где добытых экземпляров малоформатной североамериканской газетёнки «The Last American Frontier», то есть «Последняя американская граница», и даже два мятых и пожелтевших листа то ли газеты, то ли плаката на фарси, как сказала Селезнёва.
Даже использованные билеты на какой-то праздничный концерт нашли в одной из стопок!
Складывалось впечатление, что супруги собирались использовать отправку накопленной документации не как эссенцию собранной информации, а как своеобразное удалённое архивирование. Груз с плеч, и можно спать лечь!
Но молодцы, работа проведена колоссальная.
Мы с Екатериной быстро поняли, что нужно делать два меморандума. Первый для руководства, и содержать он должен только установленные факты, сформировавшиеся тренды, обоснованные подозрения и догадки высокой степенью истинности.
Вот это можно, хорошо потрудившись, вручную загнать в смартфон, зашифровав программой, или превратив переводом в древнюю нганасанскую сказку, где странные древние слова даже выговорить трудно, тщательно перепроверить и только после этого перенести текст на флешку или обратно на итоговую бумагу. Фактическую бумагу.
Бумага, кстати, в общей гражданской почте, а не в фельдъегерской, предпочтительней, её прощупают и не вскроют.
Для нашей же работы потребуется совершенно другой, особый, даже обратный, что ли, подход, оставляющий все сомнительные, неясные и неявные информационные ниточки снаружи, а непонятные детали на виду. Со временем все эти подозрения, слухи и сплетни, недосказанности или случайно подслушанные оговорки в частных беседах начнут сплетаться с другими ниточками. Найденные ранее детали состыкуются с новыми, подтвердятся или приведут к интересным и неожиданным выводам — родится
В этот безветренный день дождь обрёл полную свободу действий — прямыми струями с силой падал в пыль и на крышу консульства, и каждая его капля, казалось, была свинцовой, литой, неимоверно тяжелой. Какая-то минута, и ливень ещё громче забарабанил по покрытой непривычным иностранным шифером кровле двора и листьям, по широкому козырьку над воротами и ступеням крыльца, по вытоптанной и выгоревшей площадке двора без единой травинки.
Входная дверь была открыта звукам дождя и посвежевшему прохладному воздуху с запахом озона. Тот самый уют надёжного убежища. В комнату заглянул Дино. Он снял и резко встряхнул куртку, сбрасывая капли в маленьком предбаннике, повесил её на стойку-вешалку.
— Ну и молчун же этот Арби! Говорить с ним, как с осьминогом, он только щупальцами пошевеливает и постоянно смотрит куда-то в сторону… И на улицу не выйдешь, там ручьи вниз бегут.
— Помогай, раз пришёл, — распорядилась Екатерина Матвеевна, устало показывая рукой на свободное место возле стола. — Забирай вот эту стопку и сортируй документы по видам.
— Бли-ин… Лучше бы я с Арби разговаривал…
— Это ты его очередным «блинам» научила? — догадаться было не трудно.
— Ну, прекращай… — чуть поморщилась Селезнёва. — Бернадино должен владеть живым, разговорным языком, ловить оттенки и понимать нюансы.
— Блин это не нюанс, — умело возразил я, — нюанс, когда блин горелый.
— Да вы оба иногда такие словечки используете, что хоть полицию нравов зови… — проворчал Дино.
— И ты их понимаешь? — насторожился я.
— А что там понимать, все люди ругаются одинаково.
— Ну, сын, это был не я, это… другой человек.
— Ты на кого это намекаешь? — возмутилась Екатерина свет Матвеевна.
— Ни на кого! — помотал я головой с честными глазами. — Просто есть такая поговорка: «Ругается, как дипломат, пьёт, как учитель и курит, как медик».
— Сам придумал? Ой… А это что такое? — Екатерина отставила очередную бумажку подальше, затем взяла очки для чтения, которые надевает редко и, как мне кажется, больше для красоты.
— Ничего не понимаю!
— Да что там? — вслед за мной ближе к начальнице придвинулся и Дино.
— Откуда вообще это здесь?! — продолжала интриговать Селезнёва. — Это какая-то экспедиция? Археологи? Откуда этот список?
— Да прочитай уже! — потребовал я.
Екатерина Матвеевна поправила очки и медленно прочитала написанное:
«Град сей Стомбул поелику зело велик есмь, або построен купно посолонь в оболонь, деньгой и разумом осложнён богато. Но холопьев што детинец чорнага дуба пред фронтиркой от подлой каманчи с Дикай Прерьи угольями на бересте рисовали без крова дщаного да с грудами мешков землицей набитых — на кол с затёсами иль в четвертя топором! Воры и тати окояныя злато казённое отмыли, затем распилили! Повинны смерти!»
— Да уж, это документ серьё-озный… — протянул я. — Вот и думай тут, когда Смотрящие сюда людей закинули…