Дневник. Продолжение

Загвоздина Наталья Александровна

25 м а р т а

11. К Венеции! Фонари

Эти домики – птичьи ли, рыбьи? – а тянет к окну разноцветному... Первый изысканней прочих. Засмотрюсь... И тотчас непременно уткнусь во второй – ни единый не порчен неуменьем сложить два-три цвета. Как мастер горазд ремесла веницейского древнего – зря и тягаться... Здешних предков огни посейчас неусыпно горят, в перекличке гондол на водах далеко растекаясь... Но на привязи флот. Накренившись, чуть дремлет фонарь, за

неярким стеклом пряча тайну живого свеченья... Так на клиросе в ночь заступает служить пономарь... Так сияют лучи золотого сеченья.

25, 26 м а р т а

12. К Венеции! Grand Canal

Не хватит слов! Не им творить сюжет. Кишит кишеньем, изумляя паки. И паки... И, из небыли сошед и былью представая и уже явившись ею, пробуждает парой — восторг и вдохновенье – ты внутри! Ни время, ни событья не исторгнут тебя из чрева... Сколько ни мудри — не выдумаешь этакого. Миг — чем дальше, тем быстрее – напрямик.

26 м а р т а

13. К Венеции! Память

Не присвоить и не – отпустить, лишь она не узнает, оставаясь самой! Вить верёвочку к ней не морскими узлами, не сложить под замок ни одну из примет – голубое с зелёным, золотое поверх, сочетавшись судьбой и с водой, и с землёю, о которых – повем.

27 м а р т а

14. К Венеции! Посвящение

Памяти П. Муратова

...а если умрёт, то принесёт много плода.

Ин. 12, 24

Кто к полному добавит – полноты участник, как умершее зерно, рождающее в будущем... Но путь тернист, елико вынесет теперь. Земного – ни суда, ни понятых не надобно, и почести – зело! не жди ни до, ни после. После пусть другие умирают без потерь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Что бабочка подённая, что жук, что жужелица?! О тебе – тужу.

27 м а р т а, В х о д Г о с п о д е н ь в И е р у с а л и м

15. К Венеции. Прощание

На Родине всё сбудется – венец. Венеция останется собой. По небу разливается свинец на Родине. В Венеции забот — ни облачка... К отеческим гробам и воздуху родимых пепелищ в холодные вернёмся города, купаясь в позднемартовской пыли.

30 м а р т а

ТАНЕ БЕК. ВСТРЕЧА

1

Татьяне Бек, сказавшей за меня... В апреле бахромой цыплячьей клёны за сутки оперились, сняв поклёпы на родину холодную... Поклоны мои – любившей жизни знамена, как жизнь, не только красные... Апрель не прост, не постоянен, не пригоден для неги, расслабленья... Непригожи его задворки... Рядом

кисея и залежи суровые рогожи, сложившие утеху – под запрет.

2

...А подержаться за руку, а встать поближе у обрыва?.. Кто поменьше, удержится на краешке, а кто — усядется на стул, на два... Не с ними хотела бы на карточке одной остаться полустёртой... Эта жизнь живётся раз и набело. Парит большая птица с новыми крылами, отсель недосягаемыми нами.

3

Чу, девонька, красавица-душа! Ничто не пропадает – было б только! Не первой, не последнею дошла до будущего... Вечного. Не долго оплакивать и радоваться здесь, где, как ни потянуться – не задеть грядущее посмертно. Лишь – затем! Тебя же – полюбила без затей.

30 а п р е л я

КИСЛИЦА

По нетронутой заячьей – по кислой травке не сладко ходить... Запрокинуто мая чело высоко, разнотравьем кадит жаркий полдень... В его глубине всяк не целое – целого часть... И зелёный убран кабинет белизною прозрачною чаш. Крошка-венчик, застенчив и мал, схорони человечью печаль! Двадцать первый не выпитый май от начал безнадежно почат... Не воротишь, что минуло. Тут обретай снова душу свою. И не думай, о чём на лету в ухо призраки песню споют. Двадцать первый непрожитый век наступает с не майской тоской. Поднимаются венчики вверх и – лежат у меня под носком...

П е р е д е л к и н о, м а й

В МАЕ?..

Соловей – не разбойник, не тать — заливается... Майский разлив... Уплываю. Не выплыть, не встать, не попятиться – в землю вросли было ноженьки... Впредь плавником разворачивать, прямо глядеть в зенки чудищу – запросто съест... «Знатоки» – пострашнее – людей в океане пожизненном есть...

16, 17 м а я

РАЗГОВОРЫ

Смерть! где твое жало?!

Иоанн Златоуст. Пасхальное огласительное слово

1

Л.

Ночные звуки, медный камертон и голос тихий заводят сердце заново, мертво что было, тикать велят расстроенным часам, скрепляют вехи... Глядишь, и дышишь нынче сам, и любишь – с верхом.