Дневник. Продолжение

Загвоздина Наталья Александровна

25 и ю л я

МОСКОВСКИЕ ПОТЕРИ

Прихрамывая, припадая, Кривоколенный на ходу... Москва домами пропадает – я Дом родной не нахожу. Не хороша кому чужбина, пусть вместе с нами, под пожар, вдыхает горькое... Что было, того уж нет – поди пошарь... Корабль плывёт. Мелеет море. Всё меньше верных на борту. И азбуки тревожной Морзе уже оскомина во рту... Куда ж нам плыть?! Во дни потопа в ковчеге праотца Сам Бог. Но Ноев наложил потомок на дверь святилища замок. Душа – ковчег. Возьмём по паре всех добрых помыслов – они предтечи будущего. Парус, быть может, выдержит

во дни несчастия... Кривоколенный ещё не выпрямлен, не снят с картины мира... Поколенья его причастников не спят...

26 и ю л я

ЖАРА. ЛЕВКОИ

Левкоя свежести достаточно ль теперь? Дымит июль, невзгода небо застит. Нетерпеливым выходцам терпеть равно беду и призрачное счастье. Один левкой безгрешен, как в раю безгрешна тварь, Отеческим присмотром живущая... И подмосковным смогом не заперты в оставленном краю ни небо, ни земля... Душист левкой, белеющий противу... Вдох и выдох... Беря и отдавая – вход и выход — живёшь, не зная – трудно иль легко? Мы выходцы, изгнанники – в садах земных, не уставая, счастья ищем... И знает только праотец Адам, что некогда Живот с потомка взыщет.

27 и ю л я

ЖАРА. БЕЗ СВЕТА

А здесь закрыт столпом удушливым восход светила, и к тебе неверная дорожка... Но солнце и луна от этого дороже — их непохожий свет не выльется во зло... Едва ли не к добру огонь на океане, где каждый не бывал, но точно – на маяк, по волнам, по волнам, с удачей на паях, спешил туда-сюда, благой и окаянный... ...Но засветло в твоих потёмках не видать, как водится, ни зги – не в помощь и лампада... Уже московский смог по улицам витать отправился... Жара не обещает падать.

28 и ю л я

ЖАРА. ИЗГОРОДЬ

Перегрелась ли, вымерла плоть — лишь далёкое завтра ответит. За завесою плотною сплошь неизвестное, что – не отведать, не увидев воочию... Густ то ли дым, то ли морок напрасный, где застряла бескрылая грусть, как в силках, ушибившись о прясло.

29 и ю л я

ЖАРА. САД

Полегли девясил и шары золотые, гортензия в шоке, а добавить хоть градус жары, перейдёт гладиолус на шёпот. Птица падает камнем, в пруду тяжелеет вода – мир на грани... Ветерок не берётся продуть, и уже замолчали герани. Общий обморок. Остов скамьи позабытой, горячие речи... Та же жажда, и так же скорбим, и никак – не выходим – навстречу.

30 и ю л я

ЖАРА. УТРО

Просыпаешься – лёгкая зыбь. За окошком – ни моря, ни бриза... Но мерещится спелая сыпь на волнах, ходит парусник-призрак по простору... Распалась вода на соцветья, обласканы скалы... Так гудят поутру провода... Засыпает пустыня песками бесконечными... Их перейти баловство ли? Москве не до шуток. Просыпается день. Впереди море жизни, и дальше дышу я.

30 и ю л я

ЖАРА. УГНЕТЕНИЕ

Докричаться

до прошлого – труд незавидный – пустые усилья. Понапрасну пронзительных труб выступленья-вступленья... Усидчив час, что был. Ни туда ни сюда. Надо вовремя там состояться, не собрав окаянных «стагнаций» на тяжёлую чашу Суда. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Инородное слово ещё б взять и вытеснить, но неподвижным остаётся замочком висеть да впивается, будто клещом, в лист и текст, и берите повыше... Но не ждите вчерашних вестей.

30 и ю л я

БЕЗ НАЗВАНИЯ

Я дал разъехаться домашним...

Б. Пастернак

Разъехались домашние. В пустом пространстве натыкается на стены воспоминанье, эхо... На постой стучится вечер, запуская тени, как мы родную кошку в новый дом... Побрызгать бы крещенскою водой. Да вот беда, вода давненько вышла... По горлу поднимается всё выше перед незваным гостем подлый страх... Водичкой бы крещенскою с утра, но нет воды. Она прогнала тени вчерашние, где жизнь взрастила стебель, а корни укрепить доверив нам... Разъехались домашние. Видна — с утра – неразделённая вина оставшегося сторожить хоромы, которые и тесны, и огромны в том мирозданье, что зовётся мы. Где не было, должно, заветной кошки, но хлебца пересушенные крошки таскала перепуганная мышь... Мы улыбались, мы страдали, мы ж... разъехались... Ещё вино не вышло, а что вода – вода прольётся свыше, я знаю, я слыхала много раз... По Гласу подвигается гора, снимается с насиженного места... Разъехались. Я не одна. Мы вместе.

31 и ю л я

БЕЗ НАЗВАНИЯ

Быть может, скажут – вот июль, и в нём плоды растут помедленней словечек — вынослива бумага... Паче тем... Не буду, догадаетесь. Кивнём согласно: перегрелся человечек в июле, это правда – по черте проходит еле-еле... Не свалиться не грезит даже. Умничать горазд, и плакать, и рыданием залиться... И думать: «О иулий, что за лица?! Неужто это зреет на горах...» Гора спустилась вниз. Как трудно выше подняться. Поднимаешься – не вышло. А это – перебор иль недобор... И даже если б ты полнеба вышиб, навстречу бы Творцу в пролом не вышел не знающий, где худо и добро. Вот так и я, кропающий без меры, сломаю, проломлю башку – бессмертным не сделаюсь без Бога моего. И всё-таки скажу – меня простите! В июле жарко. Я потом простыну... Всё выровняет времени огонь.

31 и ю л я

ПОСВЯЩЕНИЕ

Забыв жары увечье, подвязав дорожное тряпьё, уходит лето... Что вызрело и снято – по возам, бесплодного репья — телега. Ах, лето жаркое... Я тоже... кабы кровь комар не выпил. . . . . . . . . . . . . . . . ...Лишь дожил бессловесный крот с кричащей выпью.

31 и ю л я