Дневник. Том 1.
Шрифт:
Академия становится чем-то вроде филиала «Академии цветоч
ных состязаний»! * <...>
История самоубийства при помощи угарного газа: на по
желтелом листе бумаги — белые следы слез. < . . . >
20 июля.
По ночам, особенно под утро, меня будит кашель Розы, чья
комната находится как раз над нашей, — мучительный, клоко
чущий кашель. Он прекращается на мгновение — и начинается
снова. Этот
и потом словно горячей струей спускается вниз, куда-то к киш
кам, как это бывает при волнении. А когда кашель затихает,
начинается тревожное, нервное ожидание следующего при
ступа. Теперь уж беспокоят и раздражают сами минуты тиши
ны — когда прислушиваешься, ждешь, что вот-вот снова прон
зят ее эти надсадные звуки, — и нет тебе покоя. Даже когда не
слышишь их непосредственно, все равно каким-то внутренним
ухом, сердцем, словно предчувствуешь их и уже заранее болез
ненно вибрируешь в ожидании.
22 июля.
Болезнь мало-помалу совершает в нашей бедной Розе свою
страшную работу. Это медленное, постепенное умирание каких-
то почти нематериальных проявлений ее физического существа.
У нее нет уже прежних жестов, прежнего взгляда. У нее стало
другое лицо. Будто она постепенно освобождается от некоей
оболочки, одевающей всякого человека, от всех примет своей
личности. Человеческое существо может стать оголенным, как
дерево, с которого содрали кору. Болезнь обнажает его — и уже
очертания его неузнаваемы для тех, кто его любил, кому оно
дарило свою тень и свою ласку. Люди, которые нам дороги,
словно выцветают на наших глазах еще до того, как совсем
уходят из жизни. Неведомое уже овладевает ими, во всем их
облике что-то новое, что-то чужое, закостеневшее.
28 июля.
< . . . > Революция против касты и классов — какая чепуха!
Революции должны быть направлены против известных чело
веческих пороков: так, по-моему, была бы законной революция
361
против скупости. Скупость всегда значит — бесчеловечность.
Эта страсть антисоциальна по самой природе. <...>
Религия без сверхъестественного! Это напоминает мне объ
явление, которое печаталось последнее время в крупных газе
тах: «Вино без виноградного сока».
По мере того как я живу и наблюдаю, меня все больше охва
тывают чувство сострадания к человеку и гнев против
бога. < . . . >
Париж, 31 июля.
Сегодня утром я жду доктора
дет ли Роза жить. Жду звонка у дверей, — страшного звонка,
который возвестит, что сейчас будет объявлен приговор.
Конец: никакой надежды, все это лишь вопрос времени...
Болезнь развивается с ужасающей быстротой! Одно легкое уже
погибло, второе обречено.
А после этого надо еще вернуться в комнату больной, успо
каивать ее улыбкой, уверять всем своим видом, что она выздо
ровеет. Нас охватывает нетерпеливое желание бежать из дому,
прочь от бедной женщины. Мы уходим, бродим по парижским
улицам. Наконец, усталые, заходим в какую-то кофейню, са
димся за столик, машинально разворачиваем свежий номер
«Иллюстрасьон», и первое, что бросается нам в глаза, — раз
гадка ребуса из предыдущего номера: «Против смерти нет ле
карств!»
2 августа.
Мы ставим банки на это несчастное тело, и оно предстает
нашим глазам в том страшном виде, в который привела его бо
лезнь, — высохшая шея, похожая на связку жил, худая спина
с выступающим позвоночником, как будто ровный ряд орехов
выпирает из мешка. Видна каждая косточка, суставы напоми
нают грубо завязанные узлы, кожа прилипла, как бумага, к ос
тову этого тела.
Какая пытка для нервов! У нас замирает сердце, дрожат
руки, когда мы, сунув зажженную бумагу в стеклянный ста
канчик, торопливо припечатываем его к этому жалкому телу,
к высохшей коже, так близко к самым костям... А бедняжка в
довершение нашей муки все время повторяет слова, от кото
рых у нас, здоровых людей, мороз проходит по коже: «Вот хо
рошо, вот хорошо-то!.. Теперь мне станет лучше!»
362
Все эти дни бродим по городу в каком-то отупении, оше
ломленные, охваченные глубоким отвращением ко всему; в моз
гу, на глазах — какая-то серая пелена; все потеряло для нас
краски; в уличной суете мы воспринимаем лишь движущиеся
ноги, вращающиеся колеса. Мы словно оцепенели — все впечат
ления приносят нам болезненное, чисто физическое ощу
щение холода. Все выглядит так мрачно. Сад, куда мы зашли,
показался нам садом при сумасшедшем доме. Даже играющие
дети похожи на говорящих кукол.
Понедельник, 11 августа.
Наконец к ее мучительной болезни присоединилось еще вос
паление брюшины. Ужасающие боли в животе; она не может
двигаться, а из-за больных легких ей нельзя лежать ни на