Дневник. Том 1.
Шрифт:
и речь его то и дело прерывается ироническим гортанным
смешком. Говор мягкий, медлительный, без той грубости, ка-
488
кой можно было бы ожидать, глядя на его коренастую, массив
ную фигуру; мысли тонки, изящны, отточенны, иногда даже
изощренны и всегда уточняются, освещаются словами, которые
приходят к нему не сразу, но зато каждый раз удачны, как
всегда бывают выражения умного иностранца, говорящего по-
французски.
Он рассказывает
дцать месяцев в одиночной камере, прикованный к стене, как
бежал из Сибири по реке Амуру *, как возвращался через Ка
лифорнию, как приехал в Лондон и тут же, весь потный, обни
мая Герцена, целуя его своими мокрыми губами, первым дол
гом спросил: «А есть здесь устрицы?»
Монархия в России, по его словам, разлагается. Император
Николай, говорит он, был просто унтер-офицером, и Герцен
рассказывает эпизоды, характеризующие императора как героя
самодержавия, великомученика начальственных предписаний,
о котором многие думают, что он отравился после Крымского
разгрома. После взятия Евпатории * он будто бы расхаживал
по дворцу своими каменными шагами, похожими на шаги ста
туи Командора, и вдруг подошел к часовому, вырвал у него
ружье и, сам став на колени против солдата, сказал: «На колени!
Помолимся за победу!» < . . . >
Видеть, чувствовать, выражать — в этом все искусство.
17 февраля.
< . . . > Натура в сочетании с выбором — вот что такое ис
кусство. Какую ерунду плел Винкельман о том, что «Торс» *
не переваривает пищи! Нет, переваривает! Поставьте рядом с
ним натурщика, и увидите, что это то же самое. Фремье говорил
мне: «Господин Рюд сопоставлял красивую голову лошади Фи
дия с головой извозчичьей лошади; никакой разницы, только
голова извозчичьей лошади была красивее!»
Греки изображали то, что они видели, то есть натуру, и не
искали никакого идеала... Один англичанин сказал, что ше
девры перестали создаваться с тех пор, как появилось намере
ние их создавать. < . . . >
Воскресенье на масленице, 26 февраля.
<...> Успех в наше время! Это словно котелок с кипящим
бульоном, на поверхности которого что-то всплывает на одно
мгновение.
489
Основной тон жизни — это скука, впечатление чего-то
серого.
Трудно представить себе, как одинока наша жизнь все эти
дни, когда вокруг нашей книги такое движение, шум, скан
дал *. Мы получаем меньше писем, принимаем меньше посети
телей, меньше
рей, чем самый скромный обыватель из Маре. Наша жизнь как
будто нарочно старается быть неинтересной. <...>
8 марта.
<...> Можно было бы избавиться от большой части чело
веческой глупости и элегантного идиотизма, если бы в один
прекрасный день какая-нибудь адская машина убила весь Па
риж, объезжающий от трех до шести озеро в Булонском
лесу.
Наша наблюдательность никогда не спит. Она до того не
истова, до того лихорадочна, что замечает все даже во сне.
Всякий критик неизбежно проповедует религию прошлого.
Он всегда должен говорить с высоты чего-нибудь такого, что
как бы поднимает его над тем, о чем он говорит: с высоты ка
кой-нибудь догмы, какого-нибудь произведения или признан
ного всеми человека. Иначе, если бы он судил других со своей
собственной точки зрения, то уровень его суждений оказался бы
слишком низким.
Оппозиция, идеи, принципы! Какая все это в наше время
чушь! Сделки, только сделки! Все журналисты оппозиции были
вчера на балу у принца Наполеона! «Тан» объявляет, что на
четвертой странице будет печатать в качестве премии «Исто
рию революции» Жанена. А «Сьекль» в погоне за подписчи
ками не отказался бы печатать отца Лорике в качестве пре
мии... < . . . >
11 марта.
< . . . > Современные телескопические и микроскопические
исследования, глубокое изучение бесконечно большого или бес
конечно малого — звезды или микроорганизма — внушают нам
одну и ту же бесконечную грусть. Это приводит мысль чело
века к чему-то еще более грустному для него, чем смерть, к со
знанию своего ничтожества и к утрате чувства собственной лич
ности даже на то время, пока он живет. <...>
490
12 марта.
<...> Когда насмотришься в музее Клюни * на все это де
рево, на всю эту кожу, на все такое черное, темное, закопчен
ное, кажется, что после средних веков мир выбрался из како
го-то погреба, потянулся к солнцу, и все засмеялось в его лу
чах: ковры, вышитые на белом фоне, позолоченное дерево.
13 марта.
Как все изнашивается, и в особенности — людское обще
ство! Наши обеды у Маньи дышат на ладан. Мы чувствуем