Дневник. Том 1.
Шрифт:
взгляд. Прекрасное есть то, что моя любовница и моя служанка
инстинктивно считают отвратительным. < . . . >
Роза мне рассказывает, что она видела перед «Золотым до
мом», на другое утро после бала-маскарада, сестру милосердия
с маленькой тележкой, пришедшую подбирать остатки ужина.
Март.
Все это время мы никого не видим. Мы погружены в офорт,
мысль поглощена им одним. Ничто так не отвлекает, не отры
вает
Это развлечение подоспело вовремя и помешает нам размыш
лять о задержке нашего романа в «Прессе» *, — должно быть,
проделка друга, несомненно Гэффа, подстрекаемого Шоллем...
Так вот, у нас в руках еще один способ обессмертить то, что
мы любим, XVIII век, и мы без конца строим планы сборников
гравюр, популяризующих людей и предметы той эпохи: «Па
риж в XVIII веке», включающий неизданные картины и ри
сунки; серия выпусков о художниках, как наш «Сент-Обен»;
наконец, знаменитые люди XVIII века, головы в натуральную
величину по Латуру и другим... В этом мире нужно многое де
лать, многого хотеть: сосредоточенность на чем-либо одном —
скучно.
В последние дни от нас отвернулись старые друзья, кото
рые очень обижены, что мы не хотим с ними знаться, — из-за
банкета бывших воспитанников Бурбонского коллежа. Не за
быть в нашем романе эту характерную черту буржуазии — ма-
197
ния банкетов, общения со знаменитостями, волей случая ока
завшимися рядом с вами за столом или на школьной скамье;
все эти товарищеские ужины Национальной гвардии, эти сбо
рища, словопрения за десертом, эта комедия ораторов, устрои
телей все равно чего, эти всерьез принимаемые титулы распо
рядителей холодной телятиной, — словом, безумное стремле
ние буржуазии к представительству, жажда играть какую ни
на есть роль, занимать положение в обществе; я знал одного
буржуа, который добивался звания помощника мэра в Сю-
рене, — он этого достиг.
Для «Буржуазии» — тип отца Л..., получающего благодаря
своему положению сведения о заговорах и манифестах социа
листов: трус на своем посту, всегда испуганный, трепещущий,
разъяренный от страха. <...>
Тип для «Буржуазии»: госпожа Л..., причащается каждую
неделю, чтобы женить своего сына. С этим типом связать тип
священника-сводника, подыскивающего невест с хорошим при
даным, — аббата Карона. <...>
9 апреля.
< . . . > В кофейне «Риш» подле нас обедает старик, явно за
всегдатай, ибо официант в черном фраке подолгу перечисляет
ему
лал бы, я желал бы... пожелать чего-нибудь. Дайте мне меню».
Этот старый человек — не просто старик, но сама Старость.
13 апреля.
Сегодня утром мы получили письмо от Шарля Эдмона, из
вещающего нас о том, какие ужасные препятствия чинят на
шему роману. Мы это еще раньше почуяли — и угадали, от
куда направлен удар. Это Гэфф мешает роману выйти в свет,
якобы во имя чести литературы и уважения к журналистике.
Оказывается, в редакции «Прессы» он рвет и мечет по поводу
нашего романа: «Это низкие нападки на журналистов, роман
написан на арго», и т. д. На самом деле все его наигранное
негодование вызвано нашим персонажем Флориссаком *, на
сходство которого с Гэффом указал ему наш первейший друг
Шолль. За этой комедией и тайными происками явно ощу
щается то, о чем пишет Бальзак в предисловии к «Утраченным
иллюзиям»: * пресса, говорящая обо всем и обо всех, совер
шенно не хочет, чтобы говорили о ней самой, и объявляет себя
198
неприкосновенной для романа, для истории, для всяких наблю
дений. Но что касается Гэффа, то он еще должен быть нам
признателен, ибо мы не довели повествование о Люсьене де
Рюбампре до «Последнего воплощения Вотрена» *.
По настоятельной просьбе Сен-Виктора мы, прежде чем
взять свой роман обратно, предоставляем три дня для хлопот
нашим друзьям.
20 апреля.
Солар, встревоженный якобы тем, что роман направлен про
тив бульварных листков, а в сущности обеспокоенный портретом
своего пройдохи приятеля, хочет отложить издание ad calendas
graecas 1.
Мы забираем наш роман, ему теперь спать до сентября, и
перечитываем предисловие Бальзака к «Утраченным иллю
зиям». Кажется, ничто не изменилось, и чтобы писать о жур
налистах, все еще требуется большая смелость. <...>
22 апреля.
Война *, война, которую мы давно предвидели. У г-на де
Прада есть довольно любопытное рассуждение о вечной тяге
нашего первого императора к театральным эффектам, о том,
что темперамент и тщеславие вызывали в нем постоянную
потребность всех будоражить, все время что-то изображать,