Дневник. Том 2

де Гонкур Эдмон

писал «Девку Элизу», хотя она еще не вышла в свет и работа

над ней в сновидении продвинулась не дальше, чем в действи

тельности. Легко понять, что эта мера властей привела меня в

ярость; и ярость моя еще усиливалась от того, что я находился

в обширном зале среди своих же литературных собратьев, и все

они, наголо обритые, как смертники, ждущие гильотины, од

нако с моноклем в глазу, размахивая бледными, обескровлен

ными руками, напыщенно

рассуждали об искусстве, своим кор-

ректно-зловещим видом напоминая Бодлера и моего адвоката

Думерка.

Помимо всего прочего, в глубине души у меня шевелилось

смутное опасение — как бы цензура, воспользовавшись моим от

сутствием, не завладела рукописью моего последнего произве

дения, чтобы уничтожить ее... как вдруг в стене образовалось

отверстие, и на небольшой театральной сцене, освещенной газо

выми рожками рампы, я увидел двух героинь моего романа,

двух арестанток Клермонской тюрьмы; эти две женщины, осуж

денные за убийство, работали стоя, чуть склонясь над столом,

и игриво поглядывали в мою сторону, а порой заливались без

удержным хохотом и падали плашмя на стол, судорожно изви

ваясь и виляя бедрами.

И вот мое негодование из-за ареста, отвращение к окружав

шему меня обществу и досада из-за предполагаемой пропажи

рукописи — все было вытеснено лихорадочными усилиями

моего мозга, искавшего какой-нибудь способ перенестись к этим

женщинам, не привлекая внимания грозного надсмотрщика,

который покуривал свою трубку, прислонясь к стене рядом со

мной.

Вторник, 31 октября.

Самые незначительные явления природы привлекают инте

рес и внимание японцев — в этом они отличаются от нас, евро

пейцев. Природа волнует наше воображение, соблазняет нас

235

воспроизвести ее лишь тогда, когда предстает перед нами в

своем величии, с живописными красотами, оживленная грозой,

закатом или восходом. Японцы так много не требуют: я только

что приобрел чашку от сабли, на которой изображено небо, рог

месяца и два осенних листочка, летящих на землю. И те же

листочки, которые художник счел совершенно достаточными

для воплощения своей живописной темы в резьбе, могли бы

оказаться совершенно достаточными для сюжета целой япон

ской поэмы. <...>

Пятница, 3 ноября.

Вуазен, префект полиции, говорил Клодену, что в Париже

каждую ночь отправляют под арест по двести — двести сорок

человек

и что в праздничные дни число это поднимается и до

четырехсот.

Как хороши, как плодотворны для работы воображения про

гулки в сумерках перед обедом. Проходишь мимо людей, не

видя их лиц; в лавках начинают зажигаться газовые рожки,

разливая неверный, рассеянный свет, в котором расплываются

очертания предметов; оттого, что вы движетесь, мысль ваша

работает живее, и притом ничто не отвлекает вас, не утомляет

вашего зрения в этом мире уснувших вещей и скользящих, по

добно теням, людей. В эти часы мозг работает и творит. Я про

хожу по Булонскому лесу, а затем по главной улице Булони

иду до моста в Сен-Клу и, полюбовавшись с него минуту-дру

гую на отражение убогой полуразрушенной деревни, возвра

щаюсь той же дорогой.

Заметки, занесенные на ходу, чуть не вслепую, в записную

книжку, я на следующее утро разбираю в тишине моего рабо

чего кабинета.

Воскресенье, 12 ноября.

В сущности, мне мало симпатичны женщины восемнадца

того столетия, чуждые непосредственному порыву, не верящие

ни во что, не допускающие возможности какого-нибудь доброго,

бескорыстного чувства, но зато все насквозь пропитанные пози

тивизмом и скептицизмом. Мне представляется, что у них были

души стряпчих. <...>

Вторник, 21 ноября.

Сегодня вечером разговор шел о Тьере, о том, что во

время пребывания у власти он постоянно боялся покушения на

свою жизнь и окружил себя в Версале стражей из четырехсот

236

человек, — и это в те дни, когда вообще насчитывалось не более

полутора тысяч солдат, способных стоять под ружьем. И сей

час никто никогда не знает до самой последней минуты, с ка

ким поездом он уезжает и с каким прибывает.

Жирарден доверительно сообщил Арсену Уссэ, что пример

холостяцкой жизни Верона побудил его жениться, а зрелище

гражданских похорон Сент-Бева — составить завещание с тре

бованием похоронить его по церковному обряду.

Понедельник, 27 ноября.

Тургенев говорил сегодня вечером, что из всех европейских

народов немцы наименее тонко чувствуют искусство — за ис

ключением музыки — и что в каком-нибудь насквозь условном,

глупом и неправдоподобном вымысле, который заставил бы нас

отбросить книгу прочь, они видят прелесть исправления дейст