Дневник. Том 2
Шрифт:
Понедельник, 6 марта.
Сегодня снова, как в прежние времена, состоялся наш обед
Пяти, на котором уже не было Флобера, но еще присутствовали
Тургенев, Золя, Доде и я.
Душевные горести одних, физические страдания других на
водят нас на разговор о смерти — и мы говорим о смерти вплоть
до одиннадцати часов, порой уклоняясь в сторону, но неизменно
возвращаясь к этой мрачной теме.
Доде говорит, что
ему жизнь; всякий раз, когда он въезжает в новую квартиру, он
невольно ищет глазами место, где будет стоять его гроб.
Золя рассказывает, что после того, как скончалась в Медане
его мать и лестница оказалась слишком узкой, так что гроб при
шлось вытаскивать через окно, всякий раз, как взгляд его па
дает на это окно, ему приходит на ум вопрос: кто будет выта
скивать его гроб или гроб его жены?
«Да, с того дня мысль о смерти подспудно таится в нашем
мозгу, и очень часто — у нас теперь в спальне горит ночник, —
очень часто ночью, глядя на жену, я чувствую, что она тоже
не спит и думает об этом; но оба мы и вида не подаем, что ду
маем о смерти... из стыдливости, да, из какого-то чувства стыд
ливости... О, эта страшная мысль!» И в его глазах появляется
ужас. «Бывает, я ночью вскакиваю с постели и стою, секунду-
другую, охваченный невыразимым страхом».
1 Посмертные ( лат. ) .
300
«А для меня, — замечает Тургенев, — это самая привычная
мысль. Но когда она приходит ко мне, я ее отвожу от себя вот
так, — и он делает еле заметное отстраняющее движение ру
кой. — Ибо в известном смысле славянский туман — для нас
благо... он укрывает нас от логики мыслей, от необходимости
идти до конца в выводах... У нас, когда человека застигает ме
тель, говорят: «Не думайте о холоде, а то замерзнете!» Ну и вот,
благодаря туману, о котором шла речь, славянин в метель не
думает о холоде, — а у меня мысль о смерти сразу же тускнеет
и исчезает».
За обедом мы упрекали, и справедливо, молодых в том, что
они смотрят на природу не собственными глазами, а сквозь
книги своих предшественников.
Четверг, 9 марта.
Обед у Золя.
Изысканный обед: зеленый суп, лапландские оленьи языки,
рыба по-провансальски, цесарка с трюфелями. Обед для гурма
нов, приправленный оригинальной беседой о самых вкусных
вещах, какие только может подсказать воображение желудка,
и под конец Тургенев обещает угостить
пами — лучшей дичью на свете.
От пищи беседа переходит к винам, и Тургенев, со своим
неподражаемым искусством рассказчика, изображает нам,
словно художник, легкими мазками, как на каком-то немецком
постоялом дворе распивают бутылку необыкновенного рейн
ского вина.
Сначала описание залы в глубине гостиницы, вдали от улич
ного шума и грохота экипажей; потом приход степенного старого
трактирщика, который явился сюда в качестве уважаемого сви
детеля процедуры; появление дочери трактирщика, похожей на
Гретхен, — с добродетельно-красными руками, усеянными бе
лыми пятнами, какие можно видеть на руках всех немецких
учительниц... И благоговейное откупоривание бутылки, от ко
торой по всей зале распространяется запах фиалок... И, нако
нец, — полная мизансцена этого события, рассказ, уснащенный
теми подробностями, какие изыскивает наблюдательность
поэта. И эта беседа, и вкусная еда не вяжутся с прорывающи
мися время от времени сетованиями, жалобами на наше собачье
ремесло, на то, как мало счастья и удовлетворения несет нам
судьба, как глубоко равнодушны мы ко всякому успеху и как
терзают нас всякие мелкие неприятности. < . . . >
301
Суббота, 11 марта.
Обедаю вместе с г-жой Адан у супругов де Ниттис. По сути
дела, в этой женщине нет ничего, никакой неповторимой жен-
скости. Она такая же, как все. В ее поблекшей красоте я нахожу
даже нечто банальное, какое-то сходство с внешностью Лажье.
Нос у нее отдает жительницей парижского предместья, глаза го
лубые, как глянец на дешевой фаянсовой посуде.
О своем журнале * она говорит словно о бакалейной лавке.
Литература, в ее глазах, — это рукописи, и только рукописи.
Поглощенная своей коммерцией, она, по-видимому, не умеет от
личить оригинальное от избитого.
Какой замечательный прототип для героини романа — совре
менная деловая женщина... Ах, будь я помоложе!
Четверг, 16 марта.
<...> Все, что написано в возвышенном стиле, — возьму при
мер из современной литературы, — все, что восхищает меня в
прозе Мишле, как раз легче всего охаять с точки зрения лите