Дневник. Том 2
Шрифт:
лишь в том, что члены клубов считают шиком прийти освистать
пьесу, и нужно быть готовым к неприятностям во время пяти-
шести представлений, после чего пьеса пойдет хорошо.
Золя же торжественно заявил, что, когда занимаешься дра
матургией, нужно плевать на неуспех; он, например, уверен,
что его пьеса долго не продержится... К сожалению, он плюет
на неуспех меньше, чем кто бы то ни было: это только слова,
которыми он пытается
Все говорят об изумительной сцене опьянения Дьедонне.
Доде замечает, что это он задал тон Дьедонне, побудив его иг
рать охмелевшего короля без дрожи в коленках, не выписывая
ногами кренделя, а только говоря пьяным голосом. Так он и
играл его, едва заметно пошатываясь, и лишь вначале, как бы
сдерживая себя, он глубоко засовывал руки в карманы панта
лон. Занятые своими мыслями, все молча пьют шампанское, До
де — чуть больше других, и вскоре, без конца повторяясь, как
бывает при легком опьянении, он начинает жаловаться мне на
325
тупость Делера, на нелепую, напыщенную декламацию Коклена-
старшего; за паузами следуют ливни слов, в которых проры
вается настоящее мальчишеское веселье: ведь он заставил Па
риж выслушать его тираду о старых королевских фамилиях и
показал Бурбона, бегом догоняющего омнибус, — забавно, что
эту деталь подсказал ему как будто герцог Деказ. Странным об
разом чередуются у него минуты некоторого упадка духа со
взрывами лихорадочного возбуждения, когда он вдруг начинает
вышучивать актеров и смеяться над фразой, которой они
обычно пользуются, желая переменить тему разговора: «По
звольте мне обратить ваше внимание на...»
Вслед за тем, находящийся среди нас музыкант, некий
Пюньо, барабанит на расстроенном фортепьяно якобы илли
рийскую мелодию, и от этого шума гудят наши головы, жаж
дущие тишины и спокойствия.
Потом все расходятся, причем Доде говорит: «Завтрашние
газеты пусть себе читает мой compaing 1, сам я ничего читать
не стану: а то я разволнуюсь, вспылю и потом дней десять не
смогу работать над своей книгой. < . . . >
Недавно у Сишеля Абу дал понять, что они с Дюма заклю
чили между собой род полюбовной сделки, согласно которой
Абу обязывается протолкнуть Дюма в командоры Почетного ле
гиона, а Дюма — провести Абу в члены Академии.
Право, у этого талантливого малого, по имени Поль Бурже,
такие выкрученные идеи, так тянет его к странным
в анализе, к поискам прошлогоднего снега в гипотезах! *
Четверг, 13 декабря.
«Верх гнусности!» Это слова Доде, сидевшего рядом со мной,
по поводу пьесы «Накипь» *, которая разыгрывалась перед на
ми, — и это правильная оценка гнусного произведения.
За ужином я не мог сдержать себя и сказал нашему амфи
триону приблизительно следующее: что он закрывает двери те
атра для молодых, кропая пьесы вместе с каким-то Бузнахом
и пользуясь всевозможными грубыми трюками бульварных теат
ров, — пьесы, в которые он не вносит ничего нового, революци-
1 Приятель ( франц. диалект. ) .
326
онного, воинствующего, пьесы, пропитанные еще более нелепым
буржуазным духом, чем у самого последнего сочинителя воде
вилей.
Четверг, 27 декабря.
< . . . > Удивительно отсутствие у Золя душевного целомуд
рия. В «Радости жизни» он со всей точностью описал агонию
своей матери *. Я понимаю, если о подобном личном горе рас
сказывается в дневниках, в посмертных изданиях; но включать
это в счет строк, за которые платит газета, — нет, это выше
моего понимания.
Суббота, 29 декабря.
Если я вновь обретаю моего брата в сновидениях, то это
всегда случается во время поездок по железной дороге, и во
сне я тут же теряю его на каком-либо вокзале, в городах, ко
торые мы проезжали в былые времена, и никак не могу его
найти, снедаемый ужасной душевной тревогой.
Понедельник, 31 декабря.
Весь конец этого года моей духовной отчизной были столо
вая и маленький рабочий кабинет Доде. Здесь я находил у му
жа — живое и сочувственное понимание моих мыслей, у же
ны — полное любви и преданности уважение ученицы к учи
телю, и постоянную ровную дружбу, без взлетов и падений, —
у обоих.
ГОД 1 8 8 4
Вторник, 1 января.
Сегодня, 1 января 1884 года, я не сообразил напроситься
на обед к принцессе, супруги Беэн — в Риме, а Ниттисы — в Не
аполе,— вот я и оказался обречен обедать наедине с самим со
бой; чтобы меньше чувствовать свое одиночество, я, в довольно
грустном настроении, уже собрался было пообедать в ресторане,
как вдруг пришли супруги Доде и, сжалившись надо мной, уве