Дневник. Том 2
Шрифт:
сами началось пробуждение счастья, шум которого разносится
воздухом по всем уголкам, где царит покой. < . . . >
Суббота, 2 июня.
Де Ниттис — подлинный и талантливый мастер парижского
уличного пейзажа. Вечером я смотрел в его ателье «Площадь
Пирамид», которую он выкупил у Гупиля, чтобы передать ее
Люксембургскому музею; * блеклая голубизна парижского неба,
сероватый камень
318
яркими красками на общем почти одноцветном фоне, — это про
сто чудесно. Да и размеры фигур в этой картине соответствуют
таланту художника-неаполитанца: они написаны крупно, вдох
новенными мазками. < . . . >
Среда, 6 июня.
Сегодня мне сделал визит долговязый и бородатый школяр,
из тех, у кого каждый волосок на лице соседствует с прыщом.
Он пришел выразить мне свое восхищение, сообщив, что в на
стоящее время все работяги, все мыслящие и образованные люди
в коллеже разбились на два лагеря: один — будущие студенты
Нормальной школы, поклонники Абу и Сарсе, другой — те, на
которых наибольшее влияние, из всех современных писателей,
оказывают Бодлер и я.
В сущности, самое глубокое наслаждение мне сейчас достав
ляет звездная россыпь из роз в зеленой глубине моего сада, —
из тех крепких, пышнолистных роз, что зовутся «Чашей Гебы»;
и тех, под названием «Капитанша Кристи», чьи карминовые
тона с шелковистым отливом напоминают начатую акварелью
миниатюру на слоновой кости; и роз, окрещенных «Баронесса
де Санси», — тех садовых роз, что сохранили милую томность
и нежный полузакрытый венчик шиповника.
Вторник, 12 июня.
Сегодня я отправился к доктору Моллуа, чтобы разузнать
у него о портрете Софи Арну, кисти Латура. Портрет не лату-
ровский; зато среди целой кучи довольно посредственных вещей
я обнаружил у доктора маленький шедевр, созданный одним из
крупных скульпторов XVIII века, имя которого, найденное
мною в каталоге, я позабыл.
Это памятник, воздвигнутый любимой канарейке знатной
дамы, жившей в XVIII веке; он представляет собой восхити
тельно сделанную из терракоты фигурку бедной птички,— под
линный скелет ее виднеется в цоколе, — лежащей мертвой с вы
тянутыми лапками. Нет, никогда, ни один народ на земле не
прилагал столь высокого искусства к изображению мелочей ин
тимной и домашней жизни. И как забавна эта гробница, являю
щаяся самым очаровательным образцом сентиментальности тех
времен.
Четверг, 14 июня.
Сегодня вечером
ардо, сказанную ею себе в оправдание после отказа навестить
319
Тургенева в Буживале: «За свою жизнь я видела слишком мно
го стариков, слишком много покойников» *.
До сей поры я не испытывал особо большого интереса к
Роллин а. Он казался мне то слишком мрачным, то слишком уж
божьей коровкой. Но сегодня он покорил меня музыкой, напи
санной им на несколько стихотворений Бодлера. Поистине эта
музыка передает их с глубочайшей проникновенностью. Не
знаю, как оценили бы ее музыканты, но я твердо знаю, что это
музыка поэта и что она говорит сердцу писателя. Невозможно
лучше выделить слова, дать им лучшую оправу, достойную их
красоты; услышав ее, вы словно ощущаете толчок, на который
в вашей душе отзывается все то, что делает вас литерато
ром.
Странное впечатление производит этот Роллина, то и дело
встряхивающий своими черными волосами и похожий на ма
ленького, болезненного вида крестьянина, с тонким дергаю
щимся лицом. Он прерывает свою музыку злобными тирадами
по адресу жены, нисколько не стесняясь нас, чужих людей. Он
передразнивает оскорбительный тон, каким назавтра после
свадьбы она спросила его по поводу долга, сделанного им, чтобы
напечатать его первую книгу: «Это безвозвратный долг, прав
да?» Он описывает нам, как она с «враждебным видом» сидит
«скорчившись» возле него, мешая ему работать; и на мгновение
мне показалось, что он нам воспроизводит ад домашней жизни,
описанный мною в «Шарле Демайи».
Пятница, 15 июня.
<...> Ах, каким замечательным литературным типом по
служила бы г-жа Камескас, жена префекта полиции, для ро
мана о политических деятелях нашего времени! Она уморитель
на со своей театроманией! Когда за обедом упомянули в раз
говоре имена двух реально существующих людей, она сказала:
«Это имя — из пьесы, которую ставят в Амбигю, а вот это —
из пьесы, идущей в Жимназ». И когда я заметил, что сейчас в
театрах не играют, что они закрыты, она с каким-то даже воз
мущением отпарировала: «Да будет вам известно, сударь, что
есть еще четырнадцать других, которые открыты».
Суббота, 16 июня.
Бесчисленные планы человека редко завершаются удачей,
в них есть что-то общее с рыбьей икрой: из миллионов икринок