Дневник. Том 2
Шрифт:
ские трагедии кажутся мне более гуманными, более современ
ными, чем эта пьеса, написанная в 1830 году.
Суббота, 19 апреля.
Разумеется, я не написал бы этого предисловия к «Шери» *,
если бы у меня не было брата. Сам я сейчас почти получил при
знание, и книги мои раскупаются. Да, я удовлетворяю двум
условиям успеха в нынешнем понимании этого слова. Это бес
спорно, но я должен был выразить громкий протест,
скорбно посетовать на несправедливость, которая преследовала
моего бедного брата до самой его смерти, несмотря на то, что
его доля в нашей работе равна моей.
В сущности, во всех этих гневных воплях по поводу моего
предисловия меня удивляет одно: умственная ограниченность
журналистов и репортеров, которые всякий день поднимают на
смех мещан, лишенных художественного чутья. Я говорю, на
пример, о японском искусстве, а они видят под стеклом витрины
лишь несколько смешных безделушек, о которых им сказали,
что они отличаются самым дурным вкусом и полным отсутст
вием рисунка. Жалкие люди! Они не заметили, что в наши дни
весь импрессионизм — отказ от черноты и т. д. и т. д. — порож
ден созерцанием японских рисунков и подражает их светлым
тонам. Не в большей степени замечено ими и то, что мысль
западного художника, при росписи тарелки или чего бы то ни
было, способна найти и создать только узор, помещенный по
средине вещи, — цельный рисунок или же составленный из двух,
трех, четырех, пяти декоративных деталей, всегда расположен
ных попарно и симметрично, и что подражание в современной
керамике рисунку, сдвинутому на одну сторону предмета, ри
сунку несимметричному, означает измену культу греческого ис
кусства, по крайней мере, в орнаментации.
22*
339
Наконец, вот есть у меня железная пуговица, которую япо
нец пришивает к поясу, чтобы пристегнуть к ней кисет с таба
ком, — пуговица, где под лапой отсутствующего на ней журавля,
летящего за пределами покрытого чернью медальона, виднеется
отражение этого самого журавля в реке, освещенной лучами
луны. Не думается ли вам, что народ, у которого рабочий обла
дает подобным воображением, — что народ этот можно реко
мендовать как учителя другим народам?
И когда я говорил, что японское искусство начинает рево
люционизировать зрительный вкус западных народов, я утверж
дал этим, что японское искусство дарит Западу новый
новую систему декорирования, наконец, если угодно, поэтиче
скую фантазию, участвующую в созидании предмета искусства,
какой никогда не отыскать даже в самых чудесных украшениях
средних веков и Возрождения.
У Марпона, на углу проезда Оперы, экземпляры «Шери» в
пачках, экземпляры «Шери» на видном месте, экземпляры «Ше-
ри» везде, а рядом с ними книги: «Актриса Фостен», «Жермини
Ласерте», «Сестра Филомена», «Мария-Антуанетта», «Госпожа
де Помпадур» и пр. — настоящее половодье книг с моим именем,
бросающимся в глаза всем прохожим па Итальянском бульваре.
Вторник, 22 апреля.
Все богатство красок для нашего прикладного искусства
мы должны заимствовать у природы. Сегодня мой взор был
привлечен гармонией распустившегося этой ночью в моем саду
анютиного глазка: лилового трилистника на двух ярко-желтых
лепестках. Глядя на этот анютин глазок, я вспомнил, что видел
такое лиловое пятно и ярко-желтый фон на японской вышивке.
Понедельник, 28 апреля.
Обнаруживаю в «Жюстис» письмо Шанфлери, направлен
ное против меня и моего брата и являющееся самым редким
и дурацким образчиком зависти. Он пишет Дювалю из «Эвен-
ман», писателю, пойманному один или два раза на плагиате, —
пишет в связи со статьей, в которой тот разбивает в пух и прах
«Шери», чтобы поздравить его и, питая корыстный интерес к
его будущему, заявить, что после такой статьи можно «еще мно
гого ожидать от журналистики». Право, статью эту стоит сохра
нить, вот она:
«Я редко интересуюсь произведениями моих собратьев, но
340
я чувствовал порой искушение сбить спесь с этих литературных
хлыщей, которых зовут Гонкурами, будь их двое или один. Это
хладнокровные животные, ничего не чувствующие и ничему не
сочувствующие... Их описания — совершенно в духе какого-
либо стряпчего, притязающего на хороший стиль... Роялисты
в истории, что мешает им ясно видеть, искусные состави
тели ежегодников, никогда не слывшие открывателями широ
ких умственных горизонтов, ученики, вернее, лакеи Гаварни,
чересчур увлекавшегося остротами в ущерб своему карандашу
и шиком, ныне вызывающим уже насмешки, любимцы прин