Дневник. Том 2

де Гонкур Эдмон

что я обладал бы талантом, благодаря которому заработал

эти деньги?

Четверг, 16 октября.

Сегодня утром — сумасшедшее письмо от издателя Кисте-

мекерса. Он пишет: «Если бы мне часто выпадала удача выпу

скать в свет книги, подобные «В 18...», я владел бы сейчас

349

колоссальным состоянием». За десять дней он будто бы продал

три тысячи экземпляров: иначе говоря, по триста в

день.

Я этим удивлен больше, чем он!

Долгое время меня мучило, да и сейчас еще мучит, желание

собрать коллекцию предметов обихода женщины XVIII века,

ее красивые рабочие инструменты, — маленькую коллекцию, ко

торая уместилась бы в верхнем отделении горки, величиною с

посудный столик. Там должен быть самый редкостный челнок

саксонского фарфора, пара ножниц самой тщательной ювелир

ной работы, самый дивный наперсток и пр. и пр. Я уже поло

жил этому начало маленьким золотым несессером с Демидов

ского аукциона — похоже, что чеканка на нем сделана по

рисунку Эйзена; но несессером и ограничивается пока моя кол

лекция. < . . . >

Среда, 22 октября.

Барду сегодня утром сделал мне очень милый визит, чтобы

позавтракать со мной и, выслушав мое завещание, дать мне не

сколько советов относительно устройства моей Академии.

Как всегда, он щедро расточает пространные любезности,

на которые неистощим. Что это за странный овернец, в сущно

сти! Мой гость, тающий от лирического восторга перед прекрас

ным, в душе холоден к этой духовной пище, как ледяная со

сулька. И вопреки его многословным заявлениям о своей

любви к искусству и литературе, чувствуешь, что эти вещи ему

недоступны еще больше, чем полному и явному невежде! И по

том, в разговоре с глазу на глаз соприкасаешься с огромной ду

ховной пустотой, весьма печальной у этого политика. Чув

ствуется, что ему скучно с тобой, что то, к чему он из вежливо

сти старается проявить интерес, час спустя уже вовсе его не

интересует, и ты делаешь ему настоящий подарок, дав предлог

уйти, броситься на розыски какой-либо политической сплетни.

Среда, 29 октября.

Если не ошибаюсь, вчера вечером, после того как учитель

пересказал юному Доде писания Шопенгауэра, мальчик, в при

падке чувствительности, разразился слезами и стал спраши

вать отца и мать, правда ли, что жизнь такова, как показывает

ее нам этот немецкий пессимист, и если она на самом деле та

кова, то стоит ли жить. А на следующий день утром, во время

завтрака, мальчуган,

в ушах которого еще звучали слова, по

вергающие в изумление ребяческую мысль, все допытывался,

350

что станется с человеком, когда он умрет. Ах, сейчас на свете

созревает поколение унылых, а с веселыми проказами моло

дежи былых времен покончено.

Воскресенье, 2 ноября.

День всех усопших.

Как не хватает мужчинам и женщинам, любящим друг

друга, той невыразимой связи, которая существовала в духов

ном союзе между моим братом и мною, и насколько их сердеч

ная и плотская нежность, какой бы страстной она ни была, низ

меннее того, что соединяло нас!

Воскресенье, 16 ноября.

Составление завещания и снятие копии. В самом сочинении

этого текста нет ничего неприятного, но когда его переписы

ваешь, в душе возникает какое-то грустное чувство.

Вторник, 18 ноября.

Я разоряю верхний этаж моего дома, снимаю там пере

борки и пытаюсь из трех маленьких комнат третьего этажа,

выходящих окнами в сад, сделать нечто вроде мастерской ху

дожника без дверных проемов, чтобы, по ходатайству моих

друзей-литераторов, устроить там воскресную литературную

говорильню *.

Пятница, 21 ноября.

Повсюду твердят, что в наше время нет более ни преданно

сти, ни самопожертвования. И, однако, я — я принес в жертву

литературе пусть не страстную любовь, но очень нежное и очень

серьезное чувство *. И, конечно, я не продолжал бы жить в

том одиночестве, в котором пребываю, и женился бы, если б,

лишая себя этого счастья, не думал совершить посмертно вели

кое дело для литературы. < . . . >

Воскресенье, 30 ноября.

< . . . > В условиях современной жизни, при скромных раз

мерах наших жилищ, очень трудно навсегда сберечь эти ча

совни усопших, комнаты — свидетельницы агонии, которые хо

чется сохранить навеки такими, какими они были, когда про

бил последний час для любимого человека; и в эти дни мне

было так грустно слышать удары кирки, которая сносила пере-

351

борки в комнате моего брата, уничтожая эту своеобразную по