Дневник. Том 2

де Гонкур Эдмон

тель этого самого натурализма, хотел одухотворить его прежде,

чем кто-нибудь другой подумает это сделать».

Вторник, 2 июня.

Мне в самом деле хотелось бы выпустить осенью готовый

том, куда войдет «Ночная Венеция» из «Вновь найденных

страниц». В начале книги я поместил бы все сколько-нибудь

ценное из наших неопубликованных заметок о путешествии по

Италии (1855—1856), а в конце — небольшой кусок о Неаполе

и окончательный

план работы. И ко всему этому я напишу пре

дисловие, где скажу: «Все, что пытаются делать в настоящее

время, мы с братом уже делали в начале нашего литературного

пути» *.

Будь я помоложе, я бы издавал газету под названием: «На

два су правды»! < . . . >

Воскресенье, 14 июня.

<...> Преступление Берлана * — это не преступление не

скольких лиц, а преступление целого общества!

Пятница, 3 июля.

Я думаю, что в литературе человек, не имеющий писатель

ского дара, может научиться владеть предметом. Но в музыке

и в живописи человек, лишенный музыкального или художе

ственного дарования, никогда не сможет воспитать в себе утон

ченного чувства музыки и живописи. Звук, тон — такие неуло

вимые вещи! Что же касается живописи, то чувство, дух, непо

средственность, честность — это все чепуха, выдуманная Тье-

рами, Гизо, Тэнами и всеми этими профессорами живописи,

которые не способны отличить самую жалкую копию от ориги

нала. Вся живопись — это только умелый подбор тонов и кра

сота самой фактуры.

524

Воскресенье, 12 июля.

Нынче утром, когда мы сидели на скамеечке в глубине ма

ленькой аллеи, затерявшейся в яблоневом саду, Доде признался

мне, что обдумал полностью два романа *, каждый в триста

страниц.

Один из них — это история Бэло, или последствия развода.

Он мне рассказал первую главу, весьма занятную, — о свидании

двух дочерей с отцом, который по-прежнему относится к ним

как к дочерям, но уже больше не является мужем их матери.

Наученные матерью, девочки устраивают отцу сцены на манер

взрослых женщин, чтобы выудить у него деньги.

Другой — это проникнутая горечью книга о современной

молодежи, в ней есть эпизод, взятый из жизни Бринн'Гоба-

ста; герой романа, который должен быть опорой семьи, но на

самом деле совсем не способен играть такую роль, списан с этого

сына самоубийцы, которому отец, перед тем как покончить с

собой, поручил заботу о семье.

Доде говорит, что работает над обоими романами одновре

менно, находя в одном из них отдых от другого.

Четверг, 23

июля.

< . . . > Во время предобеденной прогулки Роден говорит мне,

как он восхищается яванскими танцовщицами; он сделал с них

наброски, беглые наброски, недостаточно ярко передающие их

экзотизм, и потому словно перекликающиеся с античностью.

Он говорит также о своих зарисовках японской деревни, пере

несенной в Лондон, где были, между прочим, и японские тан

цовщицы. Роден считает, что в наших танцах слишком много

прыжков, резкости, тогда как танцы Востока — это ряд перехо

дящих друг в друга извивающихся и волнообразных движений.

После обеда мы возвращаемся к нашей беседе, и я говорю

Родену, что глаз древнего и современного европейца был и

остается более чувствительным к линии, чем к цвету; в качестве

примера я привел этрусские вазы, вся красота которых соз

дается очертаниями изображенных на них фигур, тогда как в

керамике Китая и Японии красоту создают прежде всего кра

сочные цветовые пятна. < . . . >

Воскресенье, 9 августа.

Работаю над сатирическим водевилем *, хотя и не знаю, по

лучится ли из этого что-нибудь изящное или же просто какая-

525

нибудь банальная штучка. Как бы то ни было — это всего

лишь первый набросок, а чтобы вещь получилась хорошей,

нужно ее отрабатывать и отрабатывать.

Пятница, 11 сентября.

В литературных спорах наших дней еще не было сказано, —

мне кажется, я говорил это по поводу Флобера, — что великий

талант в литературе состоит в умении создавать на бумаге су

щества, которые занимали бы такое же место в памяти людей,

как и существа, создаваемые богом и живущие настоящей

жизнью на земле. Только такой акт творения сообщает бес

смертие книгам — древним и современным в равной мере. А де

каденты, символисты и прочие могут делать свои писания

сколько угодно благозвучными, но никогда еще в своих книгах

они не вывели ни одного такого существа, о котором я здесь

говорю, будь то даже второстепенный или третьестепенный пер

сонаж. < . . . >

Воскресенье, 1 ноября.

Доде говорил, что было бы интересно написать книгу о дет

стве и юности людей, всплывших на поверхность общества. Его

поразило, сказал он, сходство его собственного бурного детства