Дневник. Том 2

де Гонкур Эдмон

ное мнение именовало низменными буржуазными приключе

ниями, и утверждал, что люди с философским складом ума и

не являющиеся жертвой социальных предрассудков, не без удо

вольствия откроют для себя женщину в какой-нибудь торговке

полотном.

Ну что ж, с тех пор прошло полтораста лет, быть может, че

ловеку «с философским складом ума», в духе Мариво, не воз

браняется ныне снизойти до служанки, до сброшенной на дно

жизни

проститутки. И я заявляю, что, несмотря на запрещение

«Девки Элизы», несмотря на недоброжелательность, которую

глава правительства выказал по отношению к «Жермини Ла-

серте», не пройдет и двадцати лет, как обе эти пьесы будут ста

виться ничуть не меньше, чем пьесы с императорами, марки

зами и богатыми буржуа.

Суббота, 31 января.

Смакую следующее объявление в «Фонаре»: *

«Девка Элиза», драма, запрещенная цензурой, пользуется

большим успехом. Первый тираж в 300 000 экземпляров быстро

разошелся. Мы вынуждены предпринять новое издание».

Это объявление в «Фонаре» и оглушительные выкрики га

зетчиков на всех улицах Парижа — тут есть над чем призаду

маться Ажальберу.

Пятница, 6 февраля.

Сегодня вечером появилась разгромная, учтиво-разгромная

статья; называется она: «По поводу «Мемуаров знатного чело

века». Изо всех писателей, которым перевалило за пятьдесят,

больше всего наскакивают сейчас на меня. Похоже, что я

больше всех мешаю символистской братии, этим юным красно

баям, морочить людей!

517

Вторник, 17 февраля.

Со стороны Гюисманса было бы глубоким заблуждением ду

мать, что он становится писателем-спиритуалистом *. Разве

может быть спиритуалистом писатель с таким красочным, таким

великолепно материалистическим стилем? Настоящим спири

туалистом может стать лишь тот, кто пишет серым языком... Но

боже мой, зачем привязывать себя целиком и полностью только

к натуралистическому или только к спиритуалистическому ла

герю? Разве создание такой пьесы, как «Жермини Ласерте»,

помешало созданию «Госпожи Жервезе»? < . . . >

Среда, 18 февраля.

Хорошо, даже отлично, написан роман Гюисманса, напе

чатанный в «Эко де Пари». Нас не часто балуют в газетах та

кого рода прозой, и читать ее, едва проснувшись, — истинное

наслаждение. Сочный язык, за которым кроется мысль, — мысль,

родственная моей, но доведенная до крайности, — такова уж

особенность этого

автора, он и в крайностях всегда артистичен.

Вторник, 3 марта.

<...> На днях Доде шутя сказал: «Если бы в моих произ

ведениях имелось родословное древо Ругон-Маккаров, как у

Золя, я бы, кажется, повесился на одной из его веток». <...>

Четверг, 12 марта.

По возвращении домой застаю наконец письмо с доброй ве

стью. Это письмо из театра Одеон. У меня просят текст пьесы,

чтобы начать репетиции для возобновления «Жермини Ласер

те». < . . . >

Пятница, 13 марта.

Сегодня вечером узнаю из газет о кончине Банвиля. Вот

беда! Один за другим уходят мои сверстники. Придется в этом

году позаботиться о том, чтобы должным образом подготовить и

свой собственный уход со сцены.

Суббота, 14 марта.

<...> Сегодня утром отправляюсь к Бингу взглянуть на

имущество Бюрти, выставленное на распродажу. Так и ка

жется, что покойный присутствует здесь. Раз уже произведе-

518

ния японского искусства вошли в моду, они пойдут, конечно, по

высшей цене, как пошли у меня на глазах эстампы и француз

ские рисунки XVIII века.

Сегодня на распродаже Бюрти идет с молотка коллекция

моих книг. Признаюсь, мне было бы любопытно присутствовать

при этой процедуре, но в то же время и неловко, — словно про

дают тебя самого. А между тем я с некоторым беспокойством

спрашиваю себя, по какой цене пошла рукопись «Госпожи

Жервезе», подаренная мною Бюрти, — единственная уцелевшая

рукопись романа двух братьев, остальные мы не сохранили.

Я поручил купить ее и дал на это триста франков, но Галлимар

дал Конке для покупок три тысячи франков. А что, если она

пошла за триста десять франков или по высшей цене?

Воскресенье, 15 марта.

< . . . > Сегодня Лоррен рассказал мне, что у Шарпантье он

встретил Золя, и тот дал понять, что недоволен некоторыми за

писями моего «Дневника», где я будто бы изобразил его ско

тиной. Вечером г-жа Доде подтверждает, что это правда, что

у нее самой возник спор насчет «Дневника» с г-жой Золя, кото

рая, обвиняя меня в том, что я проявил недоброжелательность

ко всем на свете, неоднократно повторяла тем противным голо

сом рыночной торговки, который у нее появляется в минуты

раздражения: «...да и вам тоже не поздоровилось!»