Дни яблок
Шрифт:
— Да… — сказала за моей спиной Линник. — Да, ясно… Теперь их уже два, да, конечно… Но ведь шестой этаж, Даник? Они, что — висят там в воздухе? А с улицы их, что? Не видно?
Там, дальше, как и положено, за окном — в осенней тишине, чуть обесцвеченной нервно моргающими фонарями, среди хоровода листиков, светящихся противным серым светом, явились двое, оба как я. Каждый в своей половинке окна. В воздухе. Одетые в трепещущую рвань. Искры от сгоревших листиков сонным роем носились вокруг тех моих голов и тех моих лиц. Зелёные глаза выглядела
Тюль нервно взвился пузырём, затем словно прилип к стеклам.
И они, те двое за окном, исчезли. До поры. Вместе с неистовым сквозняком и прахом.
Мы отступили в коридор.
— Одевайтесь и обувайтесь, быстренько-быстренько, — сказал я. — Дико извиняюсь, конечно же… Темновато тут… Такая жуть… Должен был предвидеть… Извиняйте. Зато вазы на месте…
— Я выполнил половину дела, — важно сообщил бледный коротышка «лесной человек», бывший пряничным Ежом. — Собрал. — он протянул мне засаленную немаленькую шляпу, почти доверху полную горошинами.
Тем временем у вешалки происходила неизбежная в таких случаях свалка.
Карина требовала рожок. Валик в совершенно уже сухих вещах, раскрасневшийся, подавал девочкам куртки. Девочки попискивали про номерки и хихикали.
Юркий Чернега второпях потерял шапочку и обулся в чужое.
— А мне ничего так, — внезапно сказал одетый-обутый Ганжа. — Понравилось всё. Поели, потанцевали, чуть не обосра… в смысле: видик очень клёвый! Инструмент куда теперь?
— Да поставь в угол просто, — сказал я. — Ну… — И тут входная дверь исчезла.
Случился визг.
— Ненадолго, — усмирил паникуя. — Побочные явления… Исправлю… Всем надо закрыть глаза, тут скоро. Я сделаю кое-чего, а кто-то из вас увидит дверь. Первым.
— Тут цыганка ворожила, шматок сала положила. Ось воно є — щастя твоє! — сказал я.
В воздухе некая туманная субстанция прочертила инверсионный след. Сплошь антрацитовые искры. И блестинки.
— А как мы найдём своё? — тревожно спросила Бут. — И так темно же! Я недопереобулась!
— Коньки пол шкафом! — важно ответил Ганжа.
— Я вижу, — вдруг сказала Линничка. — Дверь недалеко! Де и была! Всегда! Что мне за это будет?
— А что ты хочешь?
— Как же! — жадно начала Линничка. — Узнать будующее, просто тут. Хотелося б. А ты можешь сделать так, чтоб я в медулище вступила?
— Прямо здесь? — мстительно поинтересовалась Гамелина из своего кружочка.
— Та не, — продолжила тарахтеть Лидка. — Весной жеж, чили летом!
— Будущее… — протянул вслед за Лидой Юра Крошка и переступил босыми ногами. — Физически его нет.
— Физически дверь есть, пока вы с закрытыми глазами, а откроете когда, то тю-тю… — сказал я.
— Западлистая физика, — подытожил Ганжа. — Того, загадай — и мы двинем… Интересно! Я кстати, тоже хочу… видак хочу, если что.
— Так и быть, — сказал я. — Ладно…
— Кто? — единогласно переспросили гости.
— Удача всем, — благодушно ответил я. — Но…
… На мосту или рядом с ним, случилась осень. Плиты укрыл ворох листьев — тревожно-жёлтых, почти алых, потемневших. Сухих.
— На них пекут хлеб, — сказала девочка, воплощаясь из стрекоз. — Ты знал об этом?
— Вот мне как раз было знание… — начал я. — А ты…
— А, — бесцветно сказала девочка. — Значит, не пора. Ну, звищуй[76].
Сложила ладони лодочкой и дунула из них, вроде как пустых, мне в лицо.
Пахнуло пылью и лавровым листом — и я услыхал, как тревожится колокол. Далеко-далеко, где-то за самым северным ветром… Тут я чихнул.
— Будь здоров, — отозвались Настя и Карина, хором.
— Я вкрутил пробки, — сказал Крошка. — Пока ты тут глазами блымал без сознания. А то было… просто шо пещера.
— Ты женишься на первой любви, рано. — начал я очень неприятным голосом. — И она скоро умрёт. Рак. Ты ее переживешь, но не… не… Несерьёзно. Даже до полтинника не дотянешь… Скромные похороны будут… Случайно, кстати, умрёшь, но от тоски, в основном. Не здесь — далеко… У тебя будет дело… да, верное. И даже богатство! А потом подстава — придётся бежать за границу. А там сгоришь в квартире — сигарета на одеяло. Пьяный сон… Так люди скажут…
По коридору словно прошелестел ветерок, холодный. Не без труда удалось замолчать. Дар всё же отрицательная черта «Да» и «Нет» лучше не говорить, по крайней мере — вслух…
— А кому ты сейчас наобещал? — подозрительно спросил Юра. — И за какую границу?
— Мы… мы… мы… — оторопело пропищал Валик. — Мы не ранили, кто… спрашивать будущее кому… чье… да…
— Теперь уже неважно, — ответил я. — Слово сказано. Торуйте смело.
И я высыпал горох впереди малорослого Ежа, затем нахлобучил на него шляпу. Тот фыркнул. Горошины немедленно собрались в тесный круг. Ёж — бывший Ёж, а теперь невысокий человек в огромных сапогах — присел над этим скопищем и тронул одну заскорузлым пальцем. Та немедленно засветилась. Верным светом. Я знаю, как выглядит верный свет. Ягода сверкнула и поделилась с соседками-товарками. Вскоре светили все.
— Славно, славно, — заметил я. — Ора-хора… в смысле: в добрый час, почти…
Горошины под предводительством Ежа атаковали стену. Просто ринулись. Препятствие дрогнуло и явило дверь во всей мощи и славе. Медные ручки так и сияли!
Ёж почти шагнул за порог. Оглянулся — воронье перо на его колпаке дрогнуло.
— Меня звали Крыштоф, — сказал он мне. — Я жил в…
Тут темнота за дверьми словно кашлянула…
— Давай руку! — отозвался на это Ёж-Крыштоф идущему вслед.
Босоногий Крошка взял его за руку, а второю нашарил Лидкину ладонь, Линник ухватилась за рядом стоящую Настю…