Дни яблок

Гедеонов Алексей Николаевич

— Правильно. Не только они одни, — поддержал Аню я. — Божия коровка влетела, разик… Долго корчилась… Совсем уже засохла, наверное. Стрекозка была ещё, а как же… И хрущик! Даже два.

— И что, тебе всё равно? — поинтересовалась Аня почти светским тоном.

— Они летят на свет и гибнут, — подчеркнул очевидное я. — Всю жизнь так было.

— С этим надо что-то сделать, — не сдалась Гамелина.

— Переубеждать мух сложно, — заметил я. — Слишком. Распыление сил, а результат — ноль. Всё равно будут мордой в лампочку. И божья коровка с ними, мумиё её…

Аня отступила на пару

шагов и что-то поискала вокруг. Не нашла.

И бросила в меня газетой, влажной, скомканной.

— Лезь на стол, — скомандовала она. — Оботри его, скрути и передай мне. Ты понял, что плафон, да?

— И хотелось бы сказать: «Оно тебе надо», — буркнул я. — Но мама будет счастлива, она мне уже два раза показывала, куда тень от стрекозы падает.

— Хорошо, что дошло, наконец-то! — радостно заметила снизу Аня. — Уборка! Такая круть! Никакой магии, а всё! — Раз! — и перемена вида. Надо себя заставлять делать это… хоть иногда!

— А потом ничего нельзя найти, — тонко подметил я, раскручивая плафон. — Даже через пару дней, как корова языком…

Аня вытряхнула горсть мушьих останков на стол и стремительно вымыла плафон.

Я, стоя на столе, рассматривал аккуратно расставленные Гамелиной наши кастрюли, противень и мисочки.

— Ну, — нетерпеливо сказала Аня. — Оно само себя не вымоет… Действуй!

Я провёл необходимые манипуляции, в смысле вытер плафон дважды, один раз влажной газетой, а второй раз — сухой. Мы повторили всю процедуру три раза — сообразно количеству рожков.

— Хм… — несколько запыхавшись, заметила Аня. — Что-то жужжит… Слышишь?

— Просто ты обдумываешь поэтажную уборку подъезда, — склочно заметил я. — Вот и жужжание…

— И где тут связь? — удивилась Аня.

— Генерируешь мысли… — сообщил ей я. — А это напряжение, вольты все эти, амперы… Жужжат. В голове.

— На физике открытием поделись, — посоветовала Гамелина — Там у многих… жужжит, особенно на контрольной. Иногда даже разряд бывает и треск, а потом просят списать, хнычут…

— Слабаки, — уютно заметил я. — Но жужжит конкретно, о чем ты только ду…

— Ой, — сказала заметно побледневшая Гамелина. — Ох… Фу!

— Голова закружилась? — спохватился я и отставил подальше недостаточно, с точки зрения Гамелиной, протёртый плафон.

— Не совсем, — каким-то глухим голосом ответила Аня. — Сам смотри.

Я посмотрел вниз.

— Фу! — сказал и я. — Ой… Феее!

И спрыгнул.

Весь стол был покрыт мёртвыми насекомыми из плафона. Они дрыгали почти истлевшими лапками, шевелили слежавшимися крыльями. Затем весь прах, пошатываясь, принялся ползать, затем… затем, исторгая микроскопические фонтаны пыли, они стали размножаться делением. Безо всяких спариваний и кружений — из крылышка выросла оса. Затем прогрессия возросла — из одного два… три… пять. Через несколько секунд пыльный рой поднялся в воздух, роняя головы и крылья. Затем принялся искать форму и нашёл — подозрительно знакомую: длинные руки, косолапые голенастые худые ноги, патлы до плеч. И лицо… Ну, лица-то как раз видно не было — сплошное клубящееся месиво. Плодящее само себя. Что оставалось делать мне? Я уколол указательный палец, смочил пряничного дракона кровью и плюнул

ему на мордочку.

— Жизнь моя полна в тебе, — сказал я дракону. Затем всё то же мы прошли с н ед о рыб ой. Дальнейшее было предсказуемо. Всякие судороги, крики, пыль и крошки. Треск.

Дракон оказался птичкой-девочкой… Вроде бы уткой. Это если пристально смотреть на клюв. И на шею — зелёную, как у селезня. Завораживающий цвет. Как у павлина, но с тритоньим хвостом.

Мушиное чучело спрыгнуло со стола и рассыпалось ввиду обшей неуклюжести.

— Жги до пепла! — пожелал я.

Дракон послушно потопталась по столу, чихнула пламенем, встопорщила зеленоватый гребень вдоль хребта — и ринулась жечь.

Всё случилось быстро, можно сказать — моментально. Для начала Аня что-то звучно разбила о раковину. Осколки так и брызнули, а звук получился пугающий — мушиный пришлец, как показалось мне, оглянулся на него и чуть ли не присел враскоряку. Этим и воспользовалась дракон. Зеленея мхами и смарагдами^[77] в скупом осенней свете, сказочное создание подлетело к мёртвой мухе, кашлянуло, кувыркнулось в воздухе и обрушило на прах пламя. Кстати, алое. Цвета галстука и скарлатины.

Мухи, бабочки, жуки, стрекозы и прочая дребедень вспыхнули ясно и догорели с писком, словно старая хвоя.

Спустя минуту от яростно размахивавшей конечностями пыльной твари не осталось и следа — лишь дым. Аня открыла балконные створки и всё развеялось.

— Героиня дня, — одобрил я драконье поведение. И заметил остальным пряникам, — вот с кого надо брать пример, а не бубнить тут: «Майстер, майстер — дай фломастер…»

Пряники понуро сбились в кучку и вздохнули хором.

Сразу за балконом длилась осень, косматые низкие тучки лениво перетекали из северного угла небес на юг, вслед духам лета, гречишному цвету и остальной фата-моргане…

На площадь, звякая и рыча со зла на подъём в крутую гору, вкатилась очередная двойка.

Аня закрыла двери.

— Прекрасное поощрение! — воскликнула дракон. — Чувствую себя достойной!

— Буду звать тебя дракондрой, — заботливо отозвался я.

Она спикировала на спинку стула и уселась там, грациозно уложив хвост. Хищник на окне прижал уши и пошипел упреждающе. В пространство.

— Мы недостаточно хороши… Горе… — хором сказали пряники. Кроме совы.

— Нечего самобичеваться, нашли время и место, — сурово ответил я. — Отныне моя просьба и пожелание к вам: сторожите меня, предел и близких мне, удвоив старания. Иначе в мякиш…

— Служим лишь тебе, — согласились пряники. И сова.

Слова существ подтвердили искры и лязг второго трамвая, отбывающего с нашей площади. Вышло торжественно. И немного сценично — ведь свет за окнами переменился, небо стало темно-серым, будто вспомнило, каково это собираться в грозу, летом — когда всё беспощадно, быстро, громко. И скоро пройдёт.

— Я постараюсь найти другой, — как-то бесцветно заметила Гамелина. — Другой кувшин.

Я высмотрелся на неё и ничего не понял.

— Разбила, — всё так же бесцветно продолжила Аня. — Ваш кувшин. Стеклянный. Руки дрожали. Дай мне веник, я осколки вымету.