Дни яблок
Шрифт:
— Хм, — ответил я. — Так бы и дальше. А то сплошь когтями по нервам.
… Дверь на балкон была открыта. На свежем и сыром воздушку обнаружилась Гамелина. Она курила, умостись на старом «балконном» стуле. Такие стоят у нас в городе на разных этажах под дождём и снегом, зачастую рядом с ровесником-буфетом — и ведут неторопливые рассыхающиеся беседы о былых фурнитурах.
— Свет… — начала Гамелина.
— Уходит! — радостно продолжил я.
— Да, совсем пропал… — подытожила Аня и сунула окурок в банку, Ингину, из-под кофе, как только нашла… —
— Да нет, — ответил я, рассматривая неспешную Сенку.
— Тогда идём, на кухне закончим. Потом в комнате уберёшь, что сможешь, — начала Аня.
— У себя? — нервно спросил я.
— Не только, — ответила неумолимая Гамелина. — В гостиной…
— У нас только большая комната, — попытался отбиться я.
— А вторая, наверное, маленькая? — любезно поинтересовалась Аня.
— А откуда ты зна… — начал я.
— И коридор, — безжалостно завершила Аня. — Или ты хочешь их с порога — в песок?
— Посмотрю, что можно сделать, — церемонно ответил я.
— Постарайся, — прожурчала Гамелина в ответ. И подкрепила слова делом. Ну, хорошо — поцелуем. Длинным… Мы почти успели дойти до комнаты. Моей. Совершенно неприбранной. А балкон так и остался нараспашку…
… Вереск звенел о прошедшем лете, пахло дымом и смолой, репейники жалили и цеплялись, стоило опустить руки, и хлестала по ногам злая дереза — где-то за дюнами трубила охота… Я успею! Солнце скрылось, осень сошла на пустошь — вся в серебре паутины и облачках чертополоха. Ломота и лихорадка шествовали с нею под пепельным небом. И зябко от жара, и нежить, и крутит моги… И гуси все печалятся — там, за дюнами предел. Моё море мелко. Моё бегство длятся. Я не успею.
… Сон дурной…
— Раньше гадали по отпечатку на подушке, ты знал? — спросила Аня, разматывая кисточку на уголке пледа. Она проснулась первой.
— Тогда почти не умывались, всегда… Суть в этом, — предположил я хрипло и кашлянул.
— Не совсем, — ответила она, — Сказано было, что верили, будто сон отпечатался… Лицо сна… Я тут читала одну книгу. Довольно сложную, ну и… Ладно, сейчас не об этом. Сейчас в душ. Ты зайди потом… на кухню.
— А можно сейчас? — поинтересовался я, разгребая пледы.
— Сначала неотложное, — вывернулась из рук Гамелина. — Надеюсь, воду не отключили… — И она ушла. Недалеко.
… На кухне было всё по-прежнему, у открытой балконной двери сидели пряники и смотрели вдаль. На дом через площадь — техникум, бывшую фабрику-друкарню. Дракон спала на подоконнике, свернувшись клубком. Точно такой же клубок, только кошачий, чёрный, лежал в кресле и подёргивал кончиками острых ушей во сне.
Сова спала на спинке стула, время от времени теряя пёрышки.
— Стережёте снами сны… — заметил им я, — ваши старания будут отмечены…
— Охраняем предел, мастер, как было велено, — отозвалась эксрысь. — Также и от снов. Плохих.
— Ну-ну, — ответил я. — Я так и понял. — Затем не отказал себе в удовольствии прикрикнуть на сову, —
Стикса с шумом свалилась на пол…
— У слепцов кривой за главного, — сердито профыркала она и ретировалась в угол.
— Кто утром спит, тот днём голодный, — сказал я.
День за окном тем временем катился серым клубком под низким небом. Пахло холодом и дымом. Осень спускалась всё ниже и ниже, торжествуя.
Балкон всё-таки пришлось закрыть, похолодало. Как перед снегом.
— Странно, — отвлеклась от созерцания дважды протёртого бокала Гамелина. — Подумала сейчас. Вот я вроде как смотрю на свет… Лучшая проверка чистоты. А за окном что? Какой-то недодень! Не поймешь, стекло вымыто, нет. Возможно, остался след, а ведь незаметно…
— Сейчас утро, — мрачно ответил я. — Можно было бы спать и спать…
— Половина первого, — ответила Аня и вытерла бокал окончательно. — Кто спит в такое время?
— Совы, — буркнул я. — Они сплошное ухо. Вся жизнь на нервах, одно спасение — сон.
— Ещё есть овсянка — каша красоты, — невозмутимо проронила Аня. — Тоже помогает… Лучше расскажи чего-нибудь, — попросила она спустя минутку. — И не про сов, если можно.
Я отнёс бокалы в комнату, расставил их. Съел кусочек шоколада и вернулся к хлопотливой Анне.
— Раз больше нет света, — сказала Гамелина, — надо разморозить холодильник. Да! Его ещё же нужно вымыть и вытереть. А то оттает и начнётся… Ведро и тазик — и не хватит. — Она огладила фартук. — А заодно я поставлю борщик, быстренько… Мама твоя вернётся ведь. Так, чтобы не сразу к плите.
— А к холодильнику — тёмному и пустому. Настоящий ужас.
— Ужас — это когда холодильник тёмный, всем сразу пахнет и потёк… — деловито отозвалась Аня. — Доставай всё, я потом посмотрю, что в обработку.
— Да там после праздника смотреть не на что, — взбрыкнул я. — Свет уходит, у нас не убрано, а…
— Осень спускается! — хором сказали пряники.
— Короче говоря, — хладнокровно заметила Гамелина, — на тебе холодильник. А я займусь борщом. Я видела какую-то банку огромную, с сухими грибами, такое впечатление, что это белые. Но, может, и польские. Их надо обжарить немножко. И фасоль замочить, у вас такая замечательная фасоль — красная.
— На борщ вроде берут белую, — буркнул я.
— Ты просто не всё знаешь, — обронила Аня и отправилась по грибы с фасолью.
Я, напротив, занялся холодильником. Выключил из сети. Поставил поддон к морозилке, вытащил куриные головы, масло, творог, сметану, лимон, половинку апельсина, несколько яиц, сыр. Хвостик балыка съел. Мясо.
— Смотри, раз у тебя уже до красной фасоли дошло, позвал я Аню. — Можно подумать и о втором…
И я обнародовал находку.
— Свининка! Полпятачка… — уточнил я. — Тут надо что-то решать: стушить или пожарить, например. Тётка принесла моя. Старшая. «Больные, — сказала, — поделились. У них свинью сбило мотоциклом. Сами в воду вместе с мотоциклой… Она перебегала мост».