Дни яблок
Шрифт:
А потом я ушёл. Дверь была приоткрыта — как всегда.
Из дней недели наиболее благоприятными считаются вторник, среда, пятница и воскресенье. Четверг — приносит гибель, суббота — смерть, понедельник в тёмном полумесяце — бессилен.
— На болоте я живу. Над Лыбеддю. При путях. За мостом, налево — «Триумфальные ворота» остановка была тут, — высокомерно сказала тётя Ада. — Алё?
Телефонная трубка пискнула ей в ответ не без испуга.
— Значит, троллейбусом подъедете, — невозмутимо ответила тётка, — девятнадцатым. И от хлебзавода вниз, через
Обреталась тётя Ада в облицованной бесхитростным «кабанчиком» хрущёвке, по соседству с магазином «Фиалка». Из окон её квартиры были замечательно видны: упомянутый мост, городской ЗАГС, скоростной трамвай, электрички и всякие поезда, спешащие то в город, то из него. Никаких Триумфальных ворот, Лыбеди и ни единого болота не было и близко. А дом… её дом действительно был совершенно кривым и аварийным — просел на правый бок почти сразу после постройки, потому что болото. Было.
— Забодали со своими уколами, — буркнула тётка, хряцнув трубкой о рычажки. — Ни минуты поспать не дадут, весь день. Пришла неживая с суток, только выкинула сыр из сумки и — здрасьте-нате, телефон-акупунктура: «Адочка, Адочка — поколите, лапочка. У вас такая ручечка…» Ревматики проклятые…
Тётка вытянула руку прямо перед собой и пошевелила пальцами.
— Как на меня — и ничего особенного, рука-рукой… Маньяки. Так явился ты зачем? Я как-то прослушала.
— Шёл мимо, — мрачно ответил я.
— Голову мне не дури, не девочка уже, — немедленно отозвалась тётя Ада. — Как будто я твоё мимо не знаю: мимо — это мимо: до площади, на трамвай и привет. Хочешь к тюрьме, хочешь к вокзалу.
— Выбор нехороший, оба-два, — скромно заметил я. — Есть что-то ещё? Покажите…
— Есть кефир… — с некоторым сомнением заметила тётя Ада. — А как ты относишься к карасям?
— Ну, они не звери, без взаимности… — быстро сказал я, опасаясь слов: «Почисти мне рыбок. Кулёк в раковине».
— Значит, есть ты не будешь? — недовольно сказала тётка.
— Может, чаю? — промямлил я.
— Кефир полезнее, — непреклонно заметила тётка. — Сядь.
Мне удалось расчистить себе место за столом.
— Недавно спрятала кольцо, мне сказали в землю прятать хорошо, но куда зарыла… забыла, уставшая была. Ты представь — закопала и забыла.
— Прямо как собачка, — безрассудно заметил я и припал к кефиру.
— Вот не посмотрю ни на что и таки надаю тебе по мордасам, — несколько мечтательно заметила тётя Ада. — Как только язык и повернулся, скотина. Сравнил… Сам ты щеня слепое.
Я посмотрел через стакан на свет.
Кузина моя, дочка тёти Ады Боба разводила цветы. Рука у неё была лёгкая, магазин «Фиалка» в цоколе дома, так что цветов в их кривоквартире было несчётно, как и горшков цветочных.
— Давайте найду колечко, тётя Ада, не ругайтесь, — сказал я после изучения молокопродукции.
— Я тут сама ничего не могу найти, — важно сказала тётя Ада. — Где уже тебе, злыдню.
—
Тётя Ада презрительно поджала губы и бросила к моим ногам полцарства:
— Ну, попробуй, пошукай, — процедила она. — Хоть посмеюсь.
— Вы так и будете под руку говорить? — надулся я.
— Я всегда говорю, когда хочу и где могу, — завелась тётка.
— А во сне? — уточнил я.
— Разве на дежурствах — там без крика никак, — раздумчиво ответила она. — Так ты ищешь? Или дашь поспать после суток, черт тебя дери?
Я вздохнул и вытянул руку…
Обычно всё происходит почти моментально. А тут… Нет, всё как всегда: звон, удушье пересохший рот — но затем вместо видений и исполнения — ощущение недостижимого, невыполнимого и бесполезного, словно крик во сне. Погрешность, осечка, фистула…
Всё великолепие тёти-Адиной хрущёвки встрепенулось, будто деревянный конь в галопе. Зазвякала подвесками и замигала нестройно новомодная люстра «Каскад», затарахтела посуда в горке, распахнулся шкаф: оттуда торжественно вывалились: сапоги, пара коробок с летней обувью, куртка, клубки шерсти, шуба и какой-то барахляный узелок, немаленький и в пятнах. Затем из шифоньерной преисподней явилась моль, очень даже упитанная…
Последним торжественно открылся и зверски зарычал «Саратов» — маленький и шумный тёти-Адин холодильник. Подумав, он громыхнул нутром и, судя по звукам, изрыгнул миску— должно быть, на кухне получилось некрасиво.
— Всё? — спросила тёта Ада. — Можно лечь отдыхнуть? Или снова заколдуешь? Скажи сразу…
— Может, и заколдую, — потрясённо сказал я, наблюдая подрагивающие половицы. — А может, и нет. Не люблю прямые ответы. Не моё.
— Тебя бы хорошо под капельницу, — проникновенно сказала тётка. — Или вот как раньше. Лечили же током. А теперь почему-то нет, — добавила она с явным сожалением.
— В принципе, убирать тут недолго, — опомнился я.
Паркетины улеглись по местам совершенно, люстра замерла, шифоньер стоял нараспашку.
— Да всю жизнь такое, — заметила тётя Ада небрежно. — То холодильник откроется сам, то шкаф вывернется — пол ведь кривой. Разве что всё сразу не дёргалось ещё… И вот не пойму, — добавила она. — Это ж ты был на балконе сейчас? Тут и там? Зачем?
— Не могу сказать, испугаетесь, — отвёл от себя расспросы я. — Давайте допьём кефир спокойно, вы мне доскажете. Заодно…
— Их можно вывести вон, — спокойно сказала тётя Ада и прихлопнула моль в сантиметре от меня. — Яблоками. Сейчас яблок ещё много, сезон. Симиренка всякая и привозные можно взять — надо знать у кого, чтоб не просто взятое какое… Можно нищим раздать, это хороший рецепт, пять нищим — одно себе. А можно вот, как бородавки, говорят, действует. Слыхал?
— Всё время слушаю бородавки, шепчут гадости.
— Четвертинками яблока: четвертинку привязать к бородавке, три зарыть, сказать: «Трое едут на коне: курячу жопку беруть себе!» — и через неделю от бородавки ни следа. Те, трое — верхом которые, послушают.