Дочь Двух Матерей
Шрифт:
— Замечательно, сын мой. Видит Создатель, я пытался воспитать тебя своим достойным преемником. Стремился подавать тебе пример, быть образцом для подражания. Увы, тщетно. Что ж, будь по-твоему: ты можешь и впредь продолжать держаться, как ты изволил заметить, народа, но уже не на правах наследника земель Рэди-Калуса.
Напускную весёлость Рэдмунда как рукой сняло. Он не мог поверить своим ушам. Всё только что услышанное ещё можно было бы принять за пустую угрозу, если бы Рэдмунд не знал, что отец никогда не бросал слов на ветер.
— Что это значит?! — воскликнул он, невольно подавшись вперёд.
Киан Тоур остановил его жестом и продолжал:
— Тебе стоит знать, что это решение далось мне нелегко, сын мой. Но я уверен, что твой брат Рэй сочтёт за честь взять на себя полномочия, которые, как видно, не имеют для тебя такого большого
Рэдмунд стоял, как громом поражённый. Отец не только лишил его прав наследника, но ещё и уведомил его об этом последним. Ему хотелось рвать и метать, броситься на отца с кулаками и потребовать объяснений. Что, чёрт возьми, за манера, с детства твердить одно, а потом взять и в одночасье изменить решение?!
— Если у тебя нет вопросов, ты можешь идти, — повторил Тоур.
— Да, отец, — ответил Рэдмунд, словно очнувшись от долгого сна, и деревянной походкой вышел из кабинета.
Только спустившись в парадный зал, он заметил, что крепко сжимал кулаки, так, что ногти впивались в кожу ладоней. Здесь он дал волю своему гневу и пнул ногой некстати подвернувшийся кофейный столик, опрокинув его. По счастью, столик был пуст, не считая накрывавшей его кружевной салфетки, но он произвёл достаточный шум, чтобы привести Рэдмунда в чувство. Плюнув, он вновь побежал на задний двор и принялся колотить манекен с удвоенной силой, изрыгая при этом проклятия, одно другого мудрёнее. Он был зол поочерёдно на всех: на крикливых баб, что путаются под ногами и растят детей-балбесов, на самих балбесов, на отца, который относится к каждому с уважением, которое те явно не заслуживали, на Феруиз, что не дала ему отлупить вчера как следует этих глупцов, и на самого себя. Больше всего на самого себя — за то, что, несмотря на свои внушительные физические данные, мужество и силу, он всё равно остался в дураках. Он был бы рад поколотить их всех и заставить себя уважать, но знал, что это так не работает. И это тоже приводило его в бешенство. А его вялое «да, отец». Нет чтобы взять его за грудки, да и… увы. Не выход это. Проклятье, ну почему самые простые решения работают не всегда?!
Сделать наследником Рэя, этого нежного мальчишку с ботвой на плечах. Интересно, почему именно его? Выбрал бы отец Феруиз, не так обидно было бы. Она, хоть и женщина, но из всех троих самая умная и толковая, Рэдмунд это признавал. Ну, он-то понятно, чем не угодил, а с ней тогда что не так? «Надо будет узнать», — подумал он и, выбившись из сил, оставил искалеченный манекен и вышел на главную аллею, чтобы отдышаться. Практически сразу в нос ему ударил запах конюшен, такой родной и домашний. В Рэди-Калусе быстро привыкаешь к этому запаху и более его не замечаешь, ибо он сопутствует тебе повсюду. Но Рэдмунд наловчился снова и снова обращать на него внимание, во многом, благодаря своей матери, уроженке Виттенгру (на-Отере-и-Ахлау, как неизменно добавляла она). Столица Вик-Тони считалась колыбелью прогресса: в частности, это выражалось в отсутствии в пределах города гужевого транспорта. Перевозки здесь были поставлены на рельсы — в прямом и переносном смысле. Для Рэдмунда эти выдержки из учебников и рассказов старших оставались пустым звуком, благо он ни разу не бывал в Виттенгру, но реальность являлась таковой: его мать так и не смогла привыкнуть к соседству с лошадьми и, едва заслышав их ни с чем не сравнимый душок, морщила нос и брызгала духами платочек. Верховая езда не была ей чужда, она прекрасно держалась в седле, но большую часть времени привыкла проводить по принципу «люди отдельно, животные отдельно». Какие же они были разные, Тоур и Фэй, его родители. И как непостижима была судьба этой женщины: из мира поэзии, изящных искусств и первых опытов в освоении пара и электричества она перенеслась в мир пыльных дорог и сапог, газовых светильников, тяжёлого металла, пота и лошадей. «Да, — улыбнулся Рэдмунд, — лошадей». Он, в отличии от матери, всем сердцем любил этот мир, он принял его и стал его неотъемлемой частью.
«Фанас! — крикнул он во всё горло. — Оседлай мне Вихря, да поживее!»
Нет лучше средства для успокоения чувств, чем конная прогулка.
***
Рэй в это время находился в глубокой прострации. С того самого момента, как он покинул покои отца, он усиленно думал, и мысли его
Он оказался меж двух огней. Мягкость натуры не позволяла ему отказаться от новой возложенной на него роли, и она же не позволяла достойно справиться с ней. С раннего детства Рэй привык видеть наследником брата, сам же он довольствовался положением, в которое его поместит судьба. Каким именно? Об этом он почти не задумывался и плыл по течению. Ему нравилось упражняться в поэзии, музыке и живописи — сразу трёх искусствах, ни в одном из которых, правда, он не достиг сколь-нибудь значимых успехов. Но это было не важно, покуда все три доставляли ему удовольствие.
Рэй и сейчас попытался прибегнуть к каждому из них в надежде обрести успокоение. Но в панике он лишь измазался краской и извлёк пару фальшивых нот из любимой флейты. Что же касалось стихов, он не ждал от себя особого вдохновения, так как буквально на днях закончил небольшое стихотворение и до сих пор находился от него под впечатлением. Поскольку Рэй едва вступил в счастливую пору юношества, немудрено, что писать он порывался о любви. Не имея покуда никакого опыта на этом поприще, он удовольствовался собирательным образом прекрасной незнакомки и посвятил ей сонет, первые строки которого сложились легко и непринуждённо, последующие же заставили попотеть.
Когда хватило бы мне красок,
Я написал бы Ваш портрет.
Средь тысячи безликих масок
Ценю я живость Ваших черт.
*
Когда хватило бы мне неба,
Я б на него добавил звёзд.
Из них сложил бы я Ваш образ,
Из света сотканный и грёз.
Эти два четверостишия были написаны погожим летним днём на одном дыхании, а дальше начались проблемы.
Когда хватило бы мне стати,
Я б дотянулся до небес...
(И очень вовремя и кстати
Я понял: не туда залез!)
«Нет, лучше я перепишу», — заметил Рэй, и начал сызнова.
Когда хватило бы мне… духу?
Вершину Тао покорить,
Тогда лишь был бы я достоин
Свободно с вами говорить.
«Глубокомысленно! — одобрил он. — А, главное, скромно».
О чём Рэй не мог знать, так это о том, что ещё на этапе «неба и звёзд» за рождением нового стихотворного шедевра вовсю наблюдали два свидетеля, предпочтившие, впрочем, остаться инкогнито. Рэдмунд и Феруиз спускались во двор и, проходя мимо его комнаты, были привлечены раздававшимся из-за двери речитативом. Не сговариваясь, они прильнули к створкам и превратились в слух. Эти двое с детства не упускали случая посмеяться над младшим братом, который, в отличие от них, был более слабым физически и не уделял должного внимания истинно мужским занятиям: верховой езде, тренировкам, спаррингам и охоте, предпочитая проводить время за книгами, живописью и музыкой. По сравнению с ним даже Феруиз была более мужественной, как считали они. И сейчас судьба предоставила им возможность понаблюдать за чем-то многообещающим в плане веселья.
А Рэй, между тем, продолжал, тщательно подбирая каждое слово и произнося его, по меньшей мере, раза три:
Когда хватило бы мне власти
И сил империю создать,
Я правил бы ей с меньшей страстью,
Чем мог бы лично вам отдать!
Рэдмунд наморщил лоб и сдавленно хрюкнул: «Что он имеет в виду?»
Его сестра зашипела и приложила палец к губам. Ей было интересно, чем кончится дело. Но последние строки в тот день так и не сложились. В конце концов, непоседливой Феруиз надоело ждать, и она напомнила, что лучше отправиться на прогулку, как они условились, пока не стемнело. Лишь пару дней спустя, движимые остаточным любопытством, ребята тайно проникли в комнату Рэя и среди прочих бумаг обнаружили финальные четверостишия: