Дочь Двух Матерей
Шрифт:
— Я знаю, — перебила её Паландора. — Всё под контролем, и моё присутствие здесь не является необходимостью. Я приношу свои искренние извинения за несоблюдение распорядка дня и обещаю в будущем не совершать подобных оплошностей. Пожалуйста, можно я поеду с вами, киана Вилла, — добавила она, изобразив на своём кукольном лице крайнюю степень раскаяния, на которую только была способна.
— Ты вновь меня перебиваешь…
— Я больше не буду, — поспешно вставила девушка.
— И вновь перебиваешь. Так вот, дорогая, я вижу, ты раскаиваешься. Это хорошо. Но слов явно недостаточно для того, чтобы осознать всю степень ответственности за каждый поступок, который мы совершаем в жизни. Однажды ты унаследуешь эти земли, и я бы хотела, чтобы к этому моменту ты понимала, что я имею в виду. Это не я наказываю тебя. Помни: ты наказываешь себя сама.
— Но в этом нет смысла! — воскликнула Паландора. — Как я могу
Вилла усмехнулась и покачала головой. Если бы это было действительно так, она бы с радостью согласилась с доводами этой девчонки. Но она искренне считала, что той всего лишь не терпится повеселиться на празднике, ради чего она готова сказать всё, что угодно.
— Дорогая, я буду с тобой откровенна. Видишь разницу в цвете наших волос? Когда-то мои косы были такие же длинные и чёрные, как у тебя. Мне уже, считай, семьдесят лет, и сорок из них я провела здесь, в Пэрферитунусе. Всё, что ты видишь вокруг себя, было создано моими руками и под моим руководством. Как ты думаешь, я немножечко знаю об управлении этими землями?
Паландора потупила голову.
— Так вот, — продолжала киана Вилла, — я вижу, как дорог тебе Пэрферитунус, вижу, как ты стараешься сделать его лучше. Когда у тебя хорошее настроение и жизнь тебе улыбается. Но стоит тебе потерпеть малейшую неудачу, как ты тут же теряешь интерес и переключаешь внимание на что-то другое. Когда дело перестаёт тебя радовать хоть на минуту, ты бросаешь его. Это весьма легкомысленно с твоей стороны, и я не позволю такой легкомысленности разрушить мой многолетний труд. Ты предлагаешь мне помощь, я вижу в твоих глазах энтузиазм, но как я могу быть уверена, что ты вскоре не отвлечёшься на что-нибудь, с твоей точки зрения, более достойное внимания?
И, прежде чем Паландора смогла что-либо ответить, Вилла добавила:
— По этой же самой причине я до сих пор не передала тебе управление делами. Ты знаешь, я возлагаю на тебя большие надежды, которых ты пока не оправдываешь. Мне очень жаль, но, если тебе так не терпится заняться делами, организацией ярмарки и в целом приступить к управлению Пэрферитунусом, всё, что нам требуется — это найти достойного молодого человека, готового взять на себя бремя ответственности — за тебя и за этот край. И тогда, и только тогда я смогу назвать тебя хозяйкой этих земель и уйти на покой с лёгким сердцем.
Паландора внутренне вспыхнула от негодования. Вилла и прежде обвиняла её в поверхностности. Пусть так, она признавала, что была человеком настроения. Но по какому праву всё, чего ожидали от её потенциального супруга — это готовность нести «бремя ответственности»? А как же любовь? Дружба? Взаимные и сильные чувства?
Пока она размышляла над этим, киана Вилла закончила завтрак, поставила пустую чашку на блюдечко, поднялась и, подойдя к Паландоре, поцеловала её в лоб.
— До скорого свидания, дорогая. Не нужно меня провожать: я знаю дорогу. Лучше доешь свою кашу, пока она не остыла, и переходи к своим повседневным обязанностям. В следующем году я буду рада дать тебе возможность провести свою собственную ярмарку, и буду ещё больше рада, если ты честно заслужишь эту возможность.
Итак, Вилла отправилась в город, а юная Паландора осталась предоставленная самой себе. Ей совершенно не нравилось то направление, которое в последнее время принимали их разговоры с попечительницей. Вот и сейчас, она всего лишь предложила свою помощь с организацией ярмарки, а Вилла восприняла это так, будто она собралась взять в свои руки весь Пэрферитунус. И потом, что за отношение к замужеству Паландоры как к некой панацее? Взять хоть ту же Виллу: она всю жизнь справлялась со своими обязанностями в одиночку. Никто не требовал от неё выходить замуж во что бы то ни стало. Конечно, они были очень разные женщины, но это отнюдь не означало, что в будущем Паландора не могла добиться таких же успехов, что и её попечительница, а в чём-то даже её превзойти. Не полагаясь при этом на помощь других.
Наскоро завершив трапезу, Паландора поднялась к себе и забралась на кровать, опустив балдахин и закрывшись от окружающего мира. В этой позе её и застал тот миг, когда Рэдмунд был увлечён тренировкой, а Рэй паниковал. Конечно, она была раздосадована тем, что Вилла не взяла её с собой, и пыталась хотя бы представить себе преимущества её текущего положения. По крайней мере, ей не придётся спускаться в карете по пыльным змеистым дорогам и изнывать от духоты и головокружения. А день сегодня выдался на редкость жарким. Но, несмотря на летний зной, зной альфера, в замке Пэрфе было свежо. Ветер
Нечто подобное Вилла наблюдала в деревнях просвещённого Вик-Тони. В молодости ей часто приходилось бывать в этой стране — сначала в качестве студентки университета Виттенгру, затем по делам дома Пэрфе.
Вилла Отиль Пэрфе родилась в Алазаре, на большой земле, как принято было называть материк среди жителей Ак'Либуса. Её семья принадлежала к одному из знатнейших и влиятельных родов Эс'Карл-Тони: роду Пэрфе. Испокон веков её предки владели крупнейшими сельскохозяйственными угодьями империи и являлись основными поставщиками зерна, овощей, шерсти, льна и конопли. С развитием технологий они основали первые ткацкие мануфактуры, которые впоследствии переросли в фабрики. Когда новые территории присоединялись к Алазару, члены семейства Пэрфе были одними из первых, кто ступал на обретённые земли и организовывал здесь сельское хозяйство, животноводство и лёгкую промышленность по испытанной годами схеме. Так что немудрено, что двести лет назад при включении Ак'Либуса в состав империи прадеды Виллы облюбовали богатый чернозёмом край на северо-востоке острова и позаботились о том, чтобы получить его в собственность. Несмотря на плодородность земель, край этот, впрочем, находился чересчур далеко от основных сфер влияния семьи, и не приносил крупной прибыли, так что на него не возлагали больших надежд и оснащали, если можно так выразиться, по остаточному принципу. Дела здесь велись не то чтобы худо (Пэрфе бы себе этого не простили), но, всё же, спустя рукава.
Стоит отметить и то, что многочисленное семейство Пэрфе отличалось небывалой для тех времён сплочённостью, которую оно, однако, не стремилось афишировать. Ни один из членов семьи не принимал важных решений, не посоветовавшись предварительно со всеми остальными. Когда другие семьи, к примеру, собирались за общим столом, чтобы отметить значимую дату, весело провести время, закусить и посплетничать, Пэрфе обсуждали дела. Инвестиции. Воспитание растущих поколений и их образование. Решали, куда вложить средства, и сколько, и кого назначить ответственным. Их земли далеко не всегда переходили от отца к сыну, а могли передаваться общим решением троюродным братьям, племянникам, внукам: словом, любому члену семейства, доказавшему, что он способен справиться с возложенными на него обязательствами. Так вот: земли Пэрферитунуса не пользовались в роду большой популярностью, и для их управления обычно назначался кто-нибудь средних способностей. Верховным королям Ак'Либуса, разумеется, было, что сказать по поводу этой политики, но их влияние слабо распространялось на дом Пэрфе.
Вилла, как и все члены её семьи, получила первоклассное образование в Алазаре. Но она решила не останавливаться на достигнутом и продолжить обучение за границей, что противоречило планам семейства. Отщепенцы среди Пэрфе встречались и прежде, к ним отношение было снисходительное, благо они не достигали больших высот. Так что с того момента, как Вилла провозгласила свою волю, семья перестала воспринимать её всерьёз. Всем было жаль: кипучая энергия Виллы и её стремление к знаниям пошли бы роду на пользу. Но она оказалась упрямым и абсолютно не командным игроком. Не отходя от дел семьи, она занималась логистикой дома Пэрфе, объездила всю империю и соседние страны и никогда не переставала учиться. К своим тридцати годам она превратилась в сильную волевую женщину, которую ждала бы блестящая карьера, если бы она не настаивала на том, чтобы принимать любые решения исключительно самостоятельно.