Дочь Двух Матерей
Шрифт:
Едва дав ему опомниться, Дасон, между тем, продолжал:
— Теперь вы понимаете, для чего мы пригласили вас в этот день присоединиться к нашему обществу. Все мы, здесь присутствующие, заключили особый пакт, согласно которому мы выступаем негласными попечителями дочерей Кассары. Учитывая, что вы официально связаны родством с одной из них и вскоре сочетаетесь браком с другой, вы просто обязаны знать правду. Кроме того, все мы, — король обвёл глазами присутствующих, — уже не так молоды, как прежде, и настало время вводить в курс дела молодое поколение. Ради безопасности Ак'Либуса. А сейчас, молодой человек, настало время обратиться к остальным гостям и выяснить, готовы ли они принять решение, которое определит судьбу нашей Балти-Оре.
Король Дасон замолчал. Теперь Рэдмунд заметил, что всё это время собравшиеся вполголоса переговаривались. Не видя, что за ними наблюдают,
— Я же изначально говорила, что лучше всего было бы мне взять старшую девочку к себе, а вам — позаботиться о младшей.
Киана Йэло мягко улыбнулась и положила руку Вилле на плечо.
— Я знаю, дорогая, вы абсолютно правы. Но, как вы помните, эта девочка выбрала меня. И, клянусь всем, что для меня дорого, Балти-Оре — лучшее, что случилось со мной в жизни. Именно поэтому я настаиваю на втором варианте.
— Кто ещё поддерживает киану Йэло? — спросил Верховный король, услышав её последние слова.
— Я, ваше величество, — ответил киан Дугис, обняв за плечи жену. — Мы, несомненно, желаем счастья нашим детям, и если это — единственный способ его обрести, я согласен.
— Я считаю разумным воздержаться от голосования, — сказал киан Тоур. — Я, как и многие из нас, только недавно услышал об этой истории и не так хорошо знаком с её юными участниками, чтобы вынести вердикт.
Тоур в самом деле терялся. Чтобы облегчить свою задачу, он представил на месте Балти-Оре и Лесли своих собственных детей, но в реальности это всё только усложнило. Что бы он сделал, если бы, скажем, Рэдмунд и Феруиз полюбили друг друга? Сошёл бы с ума, должно быть, надавал обоим по шее и отослал к матери в Виттенгру — пусть просвещённая Фэй, адепт изящной словесности, сама разбирается с такой чертовщиной. Он в этом ничего не соображает. Тоур и правда мало смыслил в любви и, скорее всего, как и Вилла, прожил бы всю жизнь убеждённым холостяком, если бы однажды группе юных виктонских выпускниц лицея благородных девиц не пришло в голову совершить это опрометчивое для девушек их круга путешествие на юго-запад, в дальнюю колонию Алазара, и побывать на местном Турнире Шести Чемпионов в Кэлби. Он сам до сих пор не мог толком объяснить, что сподвигло его сделать Фэй предложение — так всё тогда завертелось. А потому увольте, как решите — так и поступайте.
Киана Вилла была настроена против. Она делала упор на молодость и мимолётность увлечений влюблённых. И потом: раз им уступишь, потом всю жизнь будешь вынужден идти на уступки. Она это уже проходила с хитроумной Паландорой: стоило той позволить положить локти на стол, как она тут же забиралась на него с ногами. Фигурально выражаясь, разумеется. С детьми необходимо вести себя построже — таков был её вердикт.
Король нахмурился. Каждый высказал свою точку зрения, и в каждой из этих точек зрения было своё рациональное зерно. В этом и состояла проблема. Финальное решение оставалось за ним — и, чтобы вынести его по справедливости, требовалось встретиться с теми, кого оно непосредственно касалось. «Мало какому королю доводится бегать и устраивать личную жизнь своих гердов, — думал он с призрачным налётом прискорбия, — но пакт есть пакт. Ошибок здесь быть не должно». Коли на то пошло, ему предстояло запланировать поездку в Йэллубан.
Это он и высказал перед собранием.
— Хорошо, — согласилась киана Йэло и мечтательно добавила: — Как же будет удачно, если в этом году мы сыграем не одну, а целых две свадьбы…
— Не будем загадывать так далеко, — ответил король. — Покамест, господа, мы исчерпали все пункты нашей повестки. Если ни у кого нет вопросов или возражений, я предлагаю объявить собрание закрытым. И, разумеется, считаю своим долгом напомнить, — добавил он, глядя в лицо Рэдмунду, — всё, сказанное здесь, строго конфиденциально и не должно ни под каким предлогом покинуть стены этого зала.
***
Оставшись один, Верховный король вновь обратился мыслями к деталям сегодняшней встречи. Давно, уже очень давно не приходилось ему ни с кем говорить о Кассаре и даже упоминать её имя. Он кривил душой, отзываясь о ней столь категорично, и корил себя за эту вынужденную кривизну, от которой, тем не менее, зависело благополучие Ак'Либуса. Хоть Дасона Эрнера и именовали Верховным королём, Ак'Либус по-прежнему оставался колонией империи Алазар, и судьба его всецело находилась в руках императора. Кассара и правда опережала своё время, или же, напротив, чрезмерно запоздала появиться на свет — на много, много веков. Дасон не забыл их долгих насыщенных бесед, хотя прошло уже немало лет. Она рассказывала о том, как в далёком
Он переключился на мысли о Рэдмунде. Впервые за шестнадцать лет он поделился тайной, связывавшей участников пакта, с новым человеком. Ясно ли он её изложил? Может, стоило подобрать другие слова или что-то добавить? Это интересовало его ещё и потому, что у самого Дасона был сын, принц Адейн, которому следующей весной исполнялось три года. Пока он ещё совсем мал, но рано или поздно забота о соблюдении условий пакта ляжет на его плечи. Что ему расскажет отец? То же, что и всем остальным, или рискнёт поделиться своими сокровенными мыслями? Время покажет, как часто говорила Кассара.
***
Рэдмунду тоже было о чём поразмыслить тем вечером. Много о чём поразмыслить. И, со свойственной ему горячностью, он одним махом решил, что всё, прозвучавшее ранее — чушь и ерунда.
Рэдмунд был прагматиком и не собирался верить ни в какое колдовство. Серьёзность, с которой вещали все эти титулованные особы, включая его отца, одновременно вызывала у него приступы смеха и выводила из себя. «Посудите сами, — возражал он им мысленно, шагая по своим покоям, роскошным, в изразцах и гобеленах, — мы живём в эпоху зарождающейся индустриализации, когда в просвещённом Вик-Тони работают над освещением, не требующим огня, и устанавливают паровые двигатели, не задействующие тягловую силу; когда незримая стена изучена на всём её протяжении, и, несмотря на то, что никому не удалось проникнуть по ту сторону (ежели такое вообще осуществимо), учёные умы посредством длительных и кропотливых расчётов пришли к выводу, что Торфс имеет форму шара; когда явления природы истолковываются наукой — и в них нет ничего колдовского». А эта женщина, о которой они говорили, — Рэдмунд был уверен, — не сделала ничего особенного. Отправь её своевременно в Академию наук Виттенгру, там мигом доказали бы, что вся её «сверхъестественность» — не более, чем ребячья фантазия. И, вообще, если бы двести лет назад остров взаправду был населён ведьмами, так бы они и отдали его без боя! Послушать об их способностях, так им без особого труда удалось бы испепелить целую армию. А вместо этого они, якобы, позорно бежали. Обыкновенные трусы! И притом совершенно немощные.
Тем досаднее было, что из-за таких предрассудков на Ак'Либусе до сих пор портили жизнь приличным людям. Пусть с Паландорой и, тем более, с Балти-Оре он не был так близко знаком, чтобы судить, но как можно было считать ведьмой его сестрёнку? В ней колдовского только её способность обуздывать свой взрывной характер. Рэдмунд так не умел. Ну, и её знаменитое жаркое из фазана на костре, с грибами и острыми специями — вот это колдовство, за которое не жаль продать душу! Эх, будь она рядом, можно было бы вдоволь посмеяться над этой историей. Но от него требовали со всей серьёзностью хранить эту тайну, особенно от самих девушек, в неё вовлечённых.
«В следующий раз меня попросят сохранить в секрете, что у моего слуги Фанаса пёсья голова», — фыркнул Рэдмунд. Впрочем, это, как раз, было не так далеко от истины: где же носило этого бездельника? Назавтра им предстояло покинуть крепость и вернуться домой, а у него ещё не все вещи были уложены.
— Фанас! — позвал он, и клич раскатился эхом в глубине покоев. Он звал ещё раза три, и вот, наконец, послышалось знакомое шарканье и в комнату, косолапя и припадая на одну ногу, зашёл слуга. И без того невысокий, он дополнительно горбился и клонил голову к земле.