Дочь Двух Матерей
Шрифт:
«Желаю, чтоб ты провалился», — угрюмо подумала Паландора.
Что, собственно, и случилось секундой позже. Рассохшийся стул под ним крякнул и опрокинулся, не сумев пережить попытки седока на нём покачаться. Рэдмунд хлопнулся на пол, но это совсем не омрачило его настроения — напротив, добавило ещё один повод для веселья.
— Киана Вилла, я ценю вашу верность классике, но не находите ли вы это знаком судьбы, намекающим на то, что пора освежить мебель? — спросил он. — У нас в городе искусные краснодеревщики, не хуже зантурских. Я с ними переговорю.
По знаку хозяйки слуги вынули из сундука красный
— Подходите первым, разрушитель, — предложила гердина.
Рэдмунд опустил руку в мешок и наугад выудил пару: один коричневый носок и один красный. За ним выстроилась очередь. Только Феруиз удалось достать одинаковые красные носки.
— Нелюдимка, — сказал ей Рэдмунд. — Думаешь избежать обмена? А ну давай сюда один из носков в обмен на коричневый и иди мучайся, а я на сегодня закончил.
— Вот ещё, — ответила девушка и отвернулась от брата.
Позже она, всё-таки, согласилась меняться, чтобы поддержать компанию и дух праздника. Второй красный носок она отдала Паландоре в обмен на её зелёный, а коричневый обменяла на такой же зелёный у отца. Паландора отдала свой второй синий носок киане Вилле в обмен на фиолетовый и в итоге осталась одна с носками разного цвета.
— Я виню Рэя, — заявил Рэдмунд, — если бы братишка присоединился к нам, как подобает, не возникло бы этой путаницы. А так придётся вам, киана, меняться на улице.
Девушка попросила Рруть выбрать себе из мешка пару, но и здесь ей не повезло.
— Голубой и жёлтый, — объявила та с притворной грустью, намеренная позже обменяться с деревенскими подружками.
— Ладно, — вздохнул Рэдмунд, — давайте сюда свой фиолетовый. — Я уже принудил сестру к необязательному обмену, придётся теперь за это поплатиться.
— Ну, побратались! — объявил киан Тоур, когда сын отдал красный носок Паландоре.
— Едем в город, — предложил тот, — а то что я теперь, как катреолский шут, должен всю зиму щеголять в разноцветных носках?
— Я пойду растолкаю братишку, — сказала Феруиз. — Проверю, как он там и поедет ли с нами, если ему уже лучше.
Паландора вызвалась её сопровождать, и девушки поднялись наверх.
Рэй недавно окончил завтракать и выглядел вполне здоровым, хотя и очень бледным. Он вымученно перехватил укоризненный взгляд Паландоры и откинулся на подушки.
— Ты бы прекращал играть в мнимого больного, — посоветовала ему Феруиз. — Думаешь, мы не знаем, чем ты действительно болен? Слушайте, я как могла осенью попыталась разрешить вашу ситуацию, но там, помимо человеческого фактора, такое ощущение, что завязана какая-то особая политика, что даже самому Оландо не под силу было бы распутать этот клубок. Рэдмунд и тот вернулся из Эрнербора сам не свой, как будто ему предложили не Пэрферитунус, а господство над чертями на Фээр. В общем, бросайте уже оба горевать и поступите, как я: отбросьте сантименты куда подальше. В нашем деле они — дурное подспорье. Давай, поднимайся, братишка, и поехали в Озаланду.
Рэй кряхтя подчинился. Когда Феруиз отошла к окну, чтобы раздвинуть шторы, Паландора шёпотом спросила у него, почему он не вышел к завтраку.
— Это бы всё равно ничего не изменило… — уныло ответил тот.
«Струсил», —
В городе, как и накануне, царило оживление. Ребятишки носились как угорелые и лупили друг друга снежками и ветками падуба. Иные активно менялись носками — для детей их вязали двухцветные, с узорами, с бахромой, так что подобрать подходящую пару было делом куда более сложным. Таким образом поощрялась их находчивость, умение найти общий язык с товарищами и незнакомыми ребятами. Многие в третий день паланора благодаря этой нехитрой традиции заводили новых друзей: собственно, в этом и заключался основной смысл празднования Зимнего Единства.
А у пирса, хлопая заиндевелой парусиной на ветру, стоял ладный ореховый галеон с изрядно просевшей ватерлинией, который по окончании празднеств должен быть отправиться на материк.
— Ещё не поздно, — шепнула Паландора на ухо Рэю, как бы случайно поравнявшись с ним, — бежим на этом корабле!
Рэй, разом заинтересовавшись смерзшимся булыжником под сапогами, уткнулся носом в землю и прогудел что-то невразумительное.
— Ну же! — поторопила его Паландора. Тот мотнул головой, поднял было руку, указав ею в сторону галеона, но передумал и сделал отмашку, добавив несколько комканных наречий.
— Чего ты там бормочешь? — не слишком галантно поинтересовался Рэдмунд, задержавший шаг и наблюдавший за ними. Рэй открыл рот, как рыба, вытащенная из воды, выпустил струю пара.
— Я… Я не бормочу, — ответил он вдруг твёрдым голосом. — Я рассказываю киане Паландоре, как точь-в-точь на таких же торговых кораблях в славный город Алчиче под прикрытием прибыло краксийское войско под командованием блузского принца Тони, влюблённого в прекрасную Чиру, насильно выданную замуж за его кузена.
Рэдмунд усмехнулся.
— Вот они, славные мифы эпохи развития и расцвета Блузкаттони — до того, как проклятые эскатонские варвары покорили эту экваториальную колыбель человечества. Изничтожили работорговлю, свели на нет многожёнство и ростовщичество… Какую культуру сгубили! Видите ли, киана Паландора, наш безнадёжный романтик всё ещё верит, что именно любовь побудила доблестного Тони на вероломную осаду Алчиче в течение долгих пяти лет.
— Шести с половиной, — мимоходом поправил его киан Тоур, которого тоже заинтересовал этот разговор.
— После чего, — продолжил Рэдмунд, — влюблённые воссоединились, муж Чиры был убит, а сам Тони внезапно (он подчеркнул это слово) обогатился так, что отгрохал — простите, любезная Паландора, я хотел сказать, построил себе в Нафене дворец в пять этажей с парками и садами в семьсот гектаров. Перевёз туда свою драгоценную Чиру и, пользуясь тем, что территория дворца обширна и полна прелестных горничных, кухарок и садовниц, а жена его может находиться лишь в каком-то одном месте в единицу времени… В общем, догадайтесь сами, чем заполнял свои дни любвеобильный принц. Таковы факты. Но Рэй… Рэй не желает внимать голым фактам, он — человек искусства, обладающий тонкой душевной организацией. Он до последнего будет верить в любовь. Хотя понятно, что женщина, какой бы красивой и желанной она ни была, не может послужить достаточно веской причиной для разжигания международного конфликта. Самое большее — поводом.