Дочь Двух Матерей

Anita Oni

— Я вижу, вас что-то гложет, мой дорогой друг, — заметил, наконец, король Дасон и тут же предположил: — Переживаете, что не сумели произвести на меня должное впечатление? Теряетесь в догадках, что бы такое ещё придумать, чтобы вас признали достойным титула герда? Мне знаком этот сосредоточенный ищущий взгляд. Бывало, я сам не раз желал выделиться перед отцом, заслужить его одобрение и право называться Эрнером. Король Лион был в моих глазах образцом для подражания, а порой — недосягаемой величиной, тем, на чьём месте я сам не мог и мечтать оказаться. Как-то раз он поведал мне, что верно, то верно: люди познаются в беде, когда действовать следует быстро и точно. Но всё больше они познаются в рутине. Готовы ли они каждый день упорно трудиться или отлынивают от своих обязанностей. Помогают ли другим и благодарны ли за оказываемую им помощь. Признают ли заслуги своего окружения. И прочее, прочее… знаете ли, старческое брюзжание для

ушей юнца, охочего до подвигов и приключений. В эти дни я узнал вас немного больше, киан Рэдмунд. Я вижу, вам пока ещё не чужд юношеский романтизм, который толкает вас на поиски этих самых подвигов, преодоление трудностей и опасностей, чтобы доказать свою значимость. Но в жизни случай для подвига предоставляется чуть реже, чем в книжных романах. А истинные подвиги заключаются в том, чтобы день изо дня хорошо и согласно выполнять свою работу. Это касается всех, но нас — куда больше, ведь мы подаём пример остальным. Нам надлежит просыпаться с мыслью о том, что ещё хорошее мы как правители можем сделать для своих подданных и земель. Как мы можем улучшить их жизнь и условия. И действуем ли мы заодно с женщиной, которую выбрали в спутницы. В вашем случае ответственность за Пэрферитунус — это, прежде всего, ответственность за себя и за киану Паландору, вы это понимаете?

— Да, — твёрдо ответил Рэдмунд. — Я понимаю и готов нести ответственность за себя, за свою будущую супругу и за Пэрферитунус.

«Вот только готова ли Паландора? — мрачно подумал он. — А то возникает такое ощущение, что моё окружение намерено повесить всё на меня. Не таков был мой план, не таков…»

Тем не менее, он решил для себя, что вылазка в горы прошла успешнее, чем он загодя опасался. В какой-то момент ему показалось, что король просто-напросто использовал его присутствие как предлог отлучиться из крепости, развеяться и отдохнуть. Рэдмунда это устраивало: с такими вводными ему оказалось куда проще выдержать испытание.

***

Пока Верховной король отсутствовал в горах, Паландора знакомилась с жизнью столицы. Она посетила по очереди каждый из её кварталов, от южного портового красного до северного синего. В синем она задержалась. Здесь дома были невысокие: как правило, в два этажа, но многочисленные. Вечером они казались россыпью сапфиров в свете газовых фонарей, а между ними тянулся сложный витиеватый рисунок каналов, через которые были изящно перекинуты узорчатые чугунные мосты. Тяжёлые, должно быть, но благодаря своим кружевам они казались невесомо парившими в воздухе. Здесь располагались по большей части жилые дома, и транспорт почти не ходил. Улочки были узкие, такие крохотные, что хотелось взять каждую из них на ладонь, приголубить. Квартал венчался монументальным зданием городской больницы — четырёхугольником, в который был вписан просторный атриум формы звезды с восемью лучами, со стеклянной куполовидной крышей. Паландора не удержалась и, присев на ближайшую лавочку, поднялась, оставив послушное тело принимать солнечные ванны и ловить осенние ветра, к прозрачному куполу. Атриум жил своей жизнью: по хитросплетению лестниц и галерей туда и сюда сновали тиани в розовых халатах — спутники и помощники, но чаще помощницы лекарей; сами лекари, облачённые в зелёные одежды, и пациенты без преобладающих оттенков в костюме. Одни спешили, и полы их халатов гнались вслед за ними; другие останавливались и подолгу беседовали, усаживались на широких скамейках, и сразу видно было, как расслаблялись при этом их лица.

Получасом ранее Паландора побывала в картинной галерее голубого квартала. Поначалу она подолгу останавливалась перед каждым полотном и скульптурой, внимательно вглядывалась, стараясь заметить и запечатлеть в памяти каждую незначительную деталь, рассмотреть что-то новое и неприметное, что обнаружит не каждый. Пробовала угадать настроение художника или ваятеля и тот смысл, что он вложил в своё произведение. Но картин было так много, а залов и коридоров и того больше, что она испугалась, что не успеет осмотреть их все, и заспешила. Любовалась на ходу, едва успевая зафиксировать взглядом, чем именно любуется. Читала имена по касательной, тут же их забывая. А в Виттенгру-на-Отере-и-Ахлау, рассказывал Рэй, под музей искусств выделили целый квартал сообщающихся друг с другом зданий. Там тебе и виктонская живопись в уходящих вдаль анфиладах, и северные мраморные, западные гранитные и всевозможные металлические, деревянные и даже песочные и (в экспозиции зимнего парка) снежные и ледяные скульптуры.

«Позднее я загляну и туда», — решила Паландора. У ведьм свои преимущества. И она с лёгким злорадством отметила, что, в отличие от Рэя, она побывает в Виттенгру так, как он никогда не сумеет.

Наконец она добралась до выставки полотен Пате и воочию убедилась в эпатажной абсурдности псевдореализма. «Хотя, такой ли уж он псевдо?» — спросила себя Паландора. Она по своему опыту знала, что мир, когда

наблюдаешь его вне тела, способен подчас играть с тобой проказливые шутки: казаться перевёрнутым с ног на голову, раздутым, как пузырь, прозрачным, как воздух или, напротив, чрезмерно ярким и радужным, до рези в глазах. Рано или поздно он приходит в норму, нужно только уметь фокусироваться. Но что, если умение покидать физическую оболочку стало для Пате источником вдохновения? Она думала об этом и сейчас, наблюдая за мельтешащими внизу халатами.

«Можно ведь очень легко получить ответ на свой вопрос, — размышляла Паландора. — Отыскать живописца, переместиться к нему и спросить».

Развить эту мысль она не успела. У перил навесной галереи верхнего этажа показался мужчина лет сорока пяти, облачённый в белоснежный шелковый халат, расшитый ветвистыми голубыми узорами. Его густые платиновые волосы струились по плечам и ниспадали волнами на высокий и широкий лоб. Что-то в этом человеке привлекло внимание Паландоры. Он был представителен и статен, держал спину прямо, как человек благородных кровей, но, несмотря на свою прямоту, всё же клонился к земле, словно на его плечи постоянно давил невидимый груз. Ступал, опираясь на чёрную лакированную трость с серебряным набалдашником в виде птичьей головы с острым клювом. Передвигался при том он крайне осторожно, ощупывая тростью пространство перед собой, прежде чем сделать следующий шаг. Дойдя до перил, мужчина прислонился к ним и взглянул вниз. Задержавшись на пару мгновений, он вздрогнул плечами и неожиданно запрокинул голову, устремив взгляд в потолок — туда, где находилась киана. Паландоре показалось, что он может её увидеть, и она поспешно спряталась за карниз. Но, приглядевшись к этому человеку, осмотрев исподтишка его лицо, Паландора убедилась в том, что мужчина не мог видеть ни её, ни аль'орн, что так ярко светил сквозь стеклянный купол, ни чего бы то ни было вокруг. Он был слеп.

Что-то в облике этого господина заставило её сердце сжаться в груди. То ли его невидящие серые глаза, то ли красивое благородное лицо, подёрнутое тенью глубинной скорби. То ли эта трость с набалдашником. Паландора на краткий миг узнала в нём себя саму. У неё появилось стойкое ощущение, что этот мужчина, как и она, оказался в какой-то момент в жизни совсем не в том месте, где должен был быть. Его судьба совершила резкий непредвиденный поворот, и его вынесло на обочину.

«Как и меня, — подумала девушка. — Ведь я должна была быть счастлива с Рэем».

От этой мысли ей стало ещё более тоскливо и, не спрашивая себя, зачем она это делает, Паландора скользнула сквозь крышу и опустилась рядом с мужчиной. Тот снова вздрогнул и наклонил голову, глядя сквозь неё. Паландора провела пальцами по его стриженным бакенбардам и неожиданно поцеловала его в лоб.

«Пусть это подарит вам счастье, — прошептала она. — Пусть хоть кому-то из нас двоих будет уготована лучшая доля».

Очнувшись от своего наваждения, Паландора поспешила обратно на лавку. Открыла глаза, потянулась затёкшими руками к солнцу. Тяжко вздохнула и побрела прочь вдоль по улице.

Глава 25

На следующий день после возвращения короля Рэдмунд, Паландора и их сопровождающие собрались в канцелярии его величества для оформления предварительного брачного контракта. Когда документы были завизированы по форме и сам Верховный король, поставив на них размашистую подпись и добавив печать, благословил молодых, Паландора внутренне вздрогнула. Дело, казавшееся ей до тех пор злой, но всё же шуткой судьбы, было решено. Оно не имело никакого смысла, и всё же, это случилось. Обладай она большей решимостью, она сама бы обратилась к королю, упала бы в ноги и умоляла его остановиться. Именно это она и планировала сделать по приезде в столицу, но король Дасон обладал таким столь необходимым особам его ранга гипнотическим даром вызывать у людей трепет и подчиняться его малейшему слову и жесту, что девушка при первом же взгляде на него полностью позабыла о своём намерении.

Когда аудиенция была окончена, в кабинет вошла королева Аннеретт в сопровождении четырёх фрейлин. Любезно приняв полагавшиеся ей приветствия и поклоны, она оповестила едва сдерживающую слёзы Паландору о том, что по традиции киане предстоит подобрать фасон подвенечного платья в ателье её величества, и распорядилась фрейлинам увести девушку. Едва свита покинула кабинет, король поднялся и велел всем присутствующим знаком следовать за ним. Он прошёл анфиладой комнат в небольшой зал, обставленный, по-видимому, не только с приличествующей роскошью, но и с любовью. Судя по новизне и отсутствию лёгкой изношенности предметов обстановки, что характерна для обитаемых покоев, здесь либо недавно освежили интерьер, либо редко бывали.