Дочь Двух Матерей
Шрифт:
Узнав под шумок от Рруть, кем были их провожатые, хозяева удивились ещё больше. Раскланялись, пригласили их внутрь, усадили за стол и налили горячего глёга. Вынесли целых три мешка и наполнили один из них чуть ли не наполовину, так что у Паландоры промелькнула тревожная мысль: уж не обирают ли они добрых людей?
— И думать забудьте! — ответили им. — За такое представление никаких харчей не жалко!
Рэдмунд, как и обещал, провёл с сестрой показательный бой на заднем дворе, а Рэй сыграл им на дудке, которую захватил с собой в Пэрферитунус скорее по привычке и из-за её малых размеров, но никак не оттого, что был настроен играть.
В следующем доме их ожидал не менее радушный
По всей деревне вмиг разнеслась весть, что кианы удумали колядовать. Местные колядники заметно поскучнели: с господами им было не тягаться. В домах зато пронёсся вихрь: каждый, как мог, готовился к приёму высоких гостей. Собирал на стол лучшие яства, кипятил глёг, прихорашивался, будил прикорнувших было малышей и стариков. Песни и шутки не умолкали, звенел металл, мешки наполнялись и Фанас всё больше гнулся к земле под их тяжестью. Паландора и Рруть раздали все конфеты и бусы, Рэй перечитал все знакомые ему эскатонские стихи и даже пару виктонских (экзотика!). У самого Рэдмунда отваливались руки, которые он натрудил, отражая выпады Феруиз и помогая слуге таскать мешки. Но вечер однозначно удался.
Их провожали всей деревней: каждый вышел за порог и пожелал кианам счастливой зимы и долгой и безбедной жизни, а Рэдмунду и Паландоре — семейного счастья. Наглец всем разболтал о своей предстоящей женитьбе, и девушке пришлось сохранить хорошую мину, чтобы не давать деревенским повода для сплетен. Но это ей дорогого стоило.
«Ну, ничего, — решила она, — я с тобой ещё поквитаюсь».
Едва возвратившись, они услали Фанаса в кухню разбирать с прислугой дары, а сами, выпив по заключительному на сегодня стаканчику глёга, договорились ложиться в постель.
— Не торопитесь подниматься к себе, — попросила вполголоса Рэя Паландора, — мне нужно с вами поговорить.
Они дождались, пока остальные скроются в спальнях, и тихо спустились в гостиную, к потрескивавшему дровами камину, в котором в Единую ночь не принято было гасить огонь. Сели напротив него, как когда-то в Астуре, и долго молчали, глядя на языки пламени, вдыхая запах аниса.
— Поедемте в Эрнербор, завтра же утром, — предложила она. — Расскажем обо всём королю. Уверена, он войдёт в наше положение. А всем остальным открыто объявим, что свадьбы не будет. Что я не намерена выходить за вашего брата.
Рэй хмуро молчал. Он сам очень сильно желал всё исправить, восстановить справедливость. Но пойти наперекор отцу, и брату, и королю? Для этого требовалась недюжинная смелость, которой он не обладал. Рэй был уверен, что едва он попытается завтра сделать такое заявление, как удивит сам себя, если устоит на ногах и не хлопнется в обморок. «Эх, будь я хоть чуточку более храбрым…» — думал он.
— Отчего вы молчите? — спросила его Паландора.
Рэй мотнул головой, провёл рукой по волосам. Он не хотел признаваться в своей слабохарактерности, стыдился её. Пробормотал что-то невнятное.
— Что нам делать, если ничего не выйдет? — прогудел он, не поднимая на неё глаз. — Если нас не послушают?
— Тогда мы убежим, — ответила девушка. — Начнём новую жизнь вдали от этого острова. Вместе. Вы ведь хотели поехать в Виттенгру… Нет, ты хотел.
— На-Отере-и-Ахлау, — пробубнил он под нос, для успокоения нервов.
— Да-да, ну так вот, мы можем это сделать. Что скажешь, Рэй?
Он по-прежнему колебался. Не верил в успех ни одного из этих планов. Всё складывалось против них, и Рэй где-то
— Вы так уверены, что готовы оставить ради этого ваш Пэрферитунус? — спросил он навскидку, сам не зная, что угодил в точку. Это обстоятельство огорчало его собеседницу больше всего. Но потом, рассудила она, уж лучше отказаться от родины в пользу любимого человека и гармоничного будущего, чем оставаться здесь с нелюбимым. Так она и сказала ему и спросила, неужели он не разделяет её мнение.
Рэй кивнул, затем ещё раз. Согласился с ней: ведь разделить мнение куда проще, чем действовать в соответствии с ним.
— Тогда завтра же утром поставим им всем ультиматум. Либо наш союз принимают, либо мы покидаем страну.
— Хорошо, — прошептал Рэй и, как крот из норы, выкарабкался из широкого кресла.
«Ничего хорошего», — вторил ему внутренний голос. Сказаться, что ли, завтра больным? Избежать публичного конфуза, насмешек. С другой стороны, если одно твёрдое слово — это всё, что требуется для исправления ситуации, то нужно собраться с силами.
Когда он поднялся к себе, его встретил брат. Он вольготно сидел на кровати, закинув ногу на ногу, и осматривал зазубрины на мече в неровном свете луны. При виде Рэя он небрежно отложил оружие в сторону.
— Сестрёнка перегнула палку, — сказал он будничным тоном. — Просил же её биться чисто для виду. Когда вернёмся домой, придётся заново лезвие заточить. А ты где бродил всё это время? Никак развлекал мою невесту своей высокой поэзией? Сонет ей хоть прочитал? Такой возвышенной натуре он бы понравился.
— Ладно, братишка, — продолжил он, поднявшись с постели и хлопнув его по плечу, — будем ложиться спать. Завтра нам ещё чернослив из каши выуживать, носками меняться, вашу братию в снежном бою предстоит одолеть… Короче, дел невпроворот. Спокойной ночи — только, смотри у меня, без фокусов! Не смущай мне юную киану почём зря, ей и так предстоят крупные перемены в жизни. Я слежу за тобой, — добавил Рэдмунд, сделав характерный жест и подняв меч с ковра. — Ну, бывай!
Когда он покинул спальню, Рэй опустился на кровать с таким чувством, что ему даже не придётся притворяться. Ему уже крупно нездоровилось.
Глава 28
За ночь нанесло ещё снега, который к утру падал крупными хлопьями, запорошил всё небо, похитил солнце — до самой, должно быть, до весны. Рэй не объявился к завтраку, сославшись на неважное самочувствие. Киана Вилла посетовала на то, как нелегко пришлось бедному мальчику этой осенью, и извинила его отсутствие: не хватало ещё, чтобы он повторно подхватил воспаление. Паландора, в свою очередь, не спешила его извинять. «Надо же было ему слечь в постель в такой ответственный момент!» — с горечью подумала она. Без него киана не хотела озвучивать сказанное вчера во всеуслышание: благородные девушки так себя не ведут, и вообще, это долг мужчины делать подобные заявления. Того требовал этикет, требовал уклад мира в целом и её убеждения в частности. Она без интереса ковыряла ложкой зернисто-бежевую ячневую кашу, делая вид, что надеется отыскать чернослив и «счастливый» орешек — который, к слову, попался её жениху. Он выудил его из тарелки смеясь, как ребёнок, и выразил готовность загадать желание.