Дочь тьмы
Шрифт:
— Я говорил тебе, не связывайся с дочерью алхимика! — закричал старик, останавливая черного коня в шаге от Габриеля, — я говорил тебе, что будешь ты проклят, если войдёшь в его замок! Так нет же, не послушал меня!
Голос его гремел раскатами грома. Габриель поежился, отпуская кинжал и не зная, что сказать в свое оправдание.
— Ты вошёл в замок, ты связался с дочерью алхимика, ты выпустил в мир величайшее зло! Она, — старик швырнул к ногам Габриеля бездыханную белую волчицу, от вида которой у того зашлось сердце, — она должна быть убита. И только ты можешь убить ее!
Волчица тяжело дышала, но лежала не шевелясь. Габриель упал на колени, положил
— У тебя есть кинжал, убей ее, пока она в образе волка, — сказал старец тихо, — в образе женщины убить её ты не сможешь.
Габриель поднял на него глаза. Высокий, страшный в своём гневе, старец сверкал единственным глазом, ожидая повиновения. Но Габриель медленно поднялся, взяв на руки белую волчицу. Та дрожала, словно все слышала, но глаз так и не открыла.
— Нет, — сказал Габриель.
— Она некрещена, я легко забрал бы её сам, — старик поднял руку, словно готов был тут же воплотить в жизнь свои слова.
— Мог бы, взял бы, — Габриель прижал волчицу к сердцу, — она — моя жена. И только я решаю, жить ей или умереть. Уходите.
Всадники все прибывали. Габриель стоял один перед призрачным войском одноглазого старца, обнимая волчицу. Он не отдаст её им. Никогда.
— Ты не представляешь, какое зло выпустил в этот мир, Габриель, — старик принялся его уговаривать, — и ты же можешь уничтожить его. Сегодня. Сейчас! Только сегодня! Потом силы тьмы, иные, не наши, не те, что мы можем побороть в этих краях, явятся за нею. И никто ничего уже не сможет сделать!
— Я её не отдам. Ни вам, ни им. Никому. Она — моя. Даже если я один против вас всех! — сказал он тихо.
— Только безумец может говорить такие слова! Магдалена проклята, она носит проклятие в себе! И ты ничем не можешь ей помочь! Она умрет страшной смертью, а ты останешься со злом наедине, потому что мы не будем тебе помогать. Мы не те, кто может спасти мир. Мы будем спасаться сами!
Голос старца гремел на весь лес. Волчица в руках Габриеля дрогнула, но не очнулась. Он крепче сжал её костлявое тело.
— Оставьте нас, — сказал он, — я забираю ее. И она будет жить!
Старик спешился одним движением, будто был юн и силен. Высокий, в развевающемся сером балахоне, он стоял над Габриелем, возвышаясь, будто башня. Рука старика сжала кнут.
— Тогда я убью тебя, и ничто уже не помешает мне забрать её! — прошипел он, размахиваясь.
Габриель отступил, понимая, что удара кнута ему не пережить. Он смотрел старцу прямо в глаза, потом закинул волчицу себе на плечо, держа одной рукой, другой достал из ножен кинжал. Всадники за спиной старца засмеялись. Сам Габриель понимал, что никто и ничто перед старцем, что его ничего не спасет, но дорого собрался продать свою жизнь. Он был один, но он защищал Магдалену. Возможно, она не была святой, и тело ее, покрытое белой шерстью, не было телом доброй христианки. Но он её любил. И она избрала его. Она носила его ребенка. Он не позволит убить её! И все бредни о спасении мира не заставят его причинить зло любимой женщине. Кем бы они ни была!
От первого удара блеснувшего огнём кнута он увернулся, удачно отскочив в сторону. Старец замахнулся второй раз, когда прямо между ними выскочила Минерва, огромная, как волк. Она выпустила когти-кинжалы, и издала боевой рык. Старец опустил кнут.
Минерва села, ударяя черным хвостом о пыльную землю.
— С этого дня твоей запрещено принимать участие
Габриель положил вдруг ставшую тяжёлой волчицу на дорогу, решив, что проще защищаться, имея свободные руки и полную подвижность. Но защищаться не пришлось. Старец вдруг шагнул к нему так стремительно, что Габриель не сумел определить, когда же пропустил удар. А удар был. Рука старика взметнулась и опустилась ему на щеку. Габриель попятился и упал, услышав, как зарычала Минерва, и как снова засмеялись всадники. Но тут силуэт Минервы стал разрастаться, старец же сел на коня и стегнул его плетью. Вороной взвился на дыбы, скакнул так, что Габриелю показалось, что он скачет, не касаясь земли, летит по небу, а следом за ним взлетают и остальные всадники, собаки и волки. Потом в голове его все перемешалось, шершавый кошачий язык лизал ушибленную щеку, а сам он лежал на каменной дороге, смотря в небо.
Он видел рассвет, так и не сомкнув глаз, он смотрел, как солнце поднимается к горизонту, а потом мир исчез, будто его и не было. Очнулся Габриель в своей постели. Рядом тихо спала Магдалена, а в окно светила луна. Но не полная, как он помнил, а немного ущербная.
Сев на перине, он стал всматриваться в окно. Странные же стали сниться ему сны. Волчица, старец, огромная Минерва, спасшая его и Магдалену… Язык Минервы на его щеке… Он поднес к щеке руку, почувствовал свежую ссадину. Поморщился. Где он так разодрал щеку? Нужно было срочно посмотреть в зеркало и обработать рану. Габриель поднялся, откинув одеяло. Шагнул по плитам, вдруг поняв, что лежал в постели прямо в плаще и в сапогах.
Он обернулся на Магдалену. Та лежала, положив под щеку руку, и спала, не шевелясь. Только тихо поднималась её грудь. Габриель склонился над ней, чтобы убедиться, что она жива. Магдалена улыбалась во сне, будто ребенок. Он провел рукой по её светлым волосам, вытряхивая из них запуташвиеся листья.
Глава 25
Девочка
Девочка родилась аккурат на День Всех Святых. Всю ночь Магдалена мучилась родами, а наутро крики её стихи и Габриелю принесли ребенка. Девочку. К Магдалене его не пускали, оставив наедине с ребенком, и он сидел, качая дочь на руках, так как все женщины были заняты роженицей. Сморщенная, красная, девочка казалась ему красавицей. Он рассматривал каждую складочку её лица, ещё не расправившегося, заглядывал в серые глазки, трогал каждый малюсенький пальчик, которыми она так смешно сжимала его мизинец. Девочка не плакала. Только смотрела на него, изучая, как взрослая.
Потом его позвали к Магдалене, и Магдалена забрала ребенка, а Габриель упал на колени перед её ложем и долго целовал её руки. Глаза Магдалены были темны и холодны, будто она не была рада разрешению от бремени. На Габриеля она смотрела заискивающе, а на ребёнка — словно боялась его. Но женщины быстро превратили ребёнка в красивого младенца с картинки, облачив девочку в чепчик с кружевами и завернув в белоснежную пеленку, перевязав лентами. Магдалена наконец улыбнулась, села в постели и приказала всем выйти, кроме Габриеля. Девочку тоже унесли, а она так и сидела, опираясь на подушки, и смотрела куда-то вдаль, будто была одна. Габриель сжимал её руку, боясь заговорить, и ожидая, когда Магдалена скажет хоть слово.