Доктор Фальк и дачные убийства
Шрифт:
– Экий вы гордый, однако, – хрипло рассмеялся инженер. – Что ж, спасибо за честность, коль не обманываете.
Он бегло стрельнул глазами в сторону окна и замер. Василий Оттович проследил за направлением его взгляда и успел увидеть, как за стеклом промелькнул мундир урядника Сидорова.
– Кажется, это по мою душу, – глухо произнес Платонов. – Как не вовремя. И Аркадий запропастился… Черт!
Он сорвался с места и бросился к Фальку. Доктор инстинктивно приготовился защищаться – уроки бокса и военные рефлексы сработали. Но вместо нападения инженер остановился, протянул Фальку записку и умоляющим тоном попросил:
– Раз вы человек чести, то прошу – отдайте это Екатерине Красильниковой. Если вы откажетесь – я пропал.
Фальк машинально
– Господин Платонов, вот вы где! – излишне доброжелательным тоном обратился к Петру Геннадьевичу урядник. – Мне, право, неудобно вас беспокоить, но образовалось дело безотлагательной важности, требующее вашего присутствия. Соблаговолите пройти со мной, пожалуйста.
– Вы обещали, – едва слышно шепнул оцепеневшему Фальку Платонов и шагнул навстречу Сидорову. – Я в вашем распоряжении, Александр Петрович!
Урядник и инженер покинули курзал, оставив Фалька в одиночестве. Доктор растерянно взглянул на сложенный листок бумаги в руках. Кажется, сама вселенная была решительно настроена испортить все его планы.
– Какой кошмар, Василий Оттович, – произнес распорядитель. Он так и остался стоять с ошарашенным видом у дверей в кофейный зал.
– Да уж, – глубокомысленно подтвердил Фальк.
– Я не о том, простите, просто совсем забыл закончить перечень, – продолжил Аркадий. – В субботу на летней эстраде дает концерт духовой оркестр добровольного пожарного общества. Вас записать?
– В сложившихся обстоятельствах? На духовой оркестр добровольного пожарного общества? Черт с вами, записывайте!
Глава девятая
Разврат-то существовал, но он прятался, его стыдились, блудниц побивали каменьями, а нынешняя блудница ходит гордо и открыто.
В ночь на среду Василию Оттовичу не спалось. Сей факт можно счесть примечательным уже потому, что обычно его идеально вышколенный организм подобных вольностей себе не позволял. Стоило Фальку положить голову на подушку и закрыть глаза, как можно было бы по часам отмерить пять минут, после которых мерное дыхание доктора превращалось в легкое сопение, поза – расслаблялась, а разум преспокойно переправлялся в царство Морфея.
Не в этот раз.
Василий Оттович бессонно ворочался на кровати (которая по такому случаю завела привычку раздражающе скрипеть, чего ранее за ней не наблюдалось). В те краткие минуты забытья, которые давались Фальку, его посещали кошмары. Вот мертвая генеральша встает с пола и указывает перстом в окно: «Смотрите, Василий Оттович, серый монах пришел за мной!» Вот инженер Платонов стоит на эшафоте с накинутой на шею петлей и грустно говорит: «Моя судьба была в ваших руках, доктор». А потом Василий Оттович видел со стороны, как он сам взбирается со свечой в руке в комнатку на вершине башни, выглядывает в ночной мрак – и видит фигуру монаха, безмолвно наблюдающую за ним с мостика, перекинутого через ручей в глубине участка.
Уснуть ему удалось только на рассвете – и то, можно сказать, с чужой помощью. Ибо в последнем по очередности горячечном сне увидел он Лидию Шевалдину в белом летнем платье, выходящую из реки и садящуюся рядом с ним на клетчатый плед:
– Василий Оттович, бедненький, вам надо спать… – говорит она и целует его в лоб.
После этого Фальк спал без сновидений до десяти часов утра.
Неудивительно, что утренний кофей он пил на веранде в наисквернейшем расположении духа. Под горячую руку Василия Оттовича попалось письмо от очередного дальнего родственника, интересующегося, нет ли у доктора возможности разместить его с семейством на своей даче. Подобные родичи служили бичом любого дачевладельца – да и просто бедняг, которые летние домики только снимали. Эта саранча налетала
Василий Оттович был не таков. Пользуясь своей врачебной репутацией, на подобные просьбы он отвечал вежливо, даже радушно – конечно, он с удовольствием примет дорогого кузена-деверя-внучатого племянника (нужное подчеркнуть), ведь ему стало невероятно одиноко и тяжко на даче в ту нелегкую годину, когда в Зеленом луге свирепствует эпидемия холеры (или иной опасной заразы), уже унесшая несколько десятков жизней. К тому же Фальку позарез требуются помощники в домашнем лазарете, где лежат особо заразные больные. Конечно же, после подобных приглашений желающих осчастливить доктора своей компанией не находилось.
Подобным же образом Василий Оттович поступил и в этот день – правда, под влиянием мрачного настроения число потенциальных жертв он завысил в несколько раз, установив новый рекорд. В году 1908 от Рождества Христова (по версии доктора Фалька) холера в Зеленом луге унесла пятьдесят две жизни…
На кофейном столике перед Василием Оттовичем лежал свежий номер «Зеленолужского вестника» – газета как раз выходила по средам. Был этот листок сезонным, издавался с мая по октябрь. Тираж его доходил до сотни, а печатался в типографиях столицы, откуда газету привозили в Зеленый луг первым утренним поездом. Редактором и издателем со скуки стал отставной петербуржский газетчик Шевцов, пользующийся услугами отдыхающих на дачах столичных журналистов (не мэтров, конечно, а тех, кому нужно кушать) и студентов-словесников, а потому издание выходило довольно качественным, а подчас и хлестким. Что неоднократно вызывало гнев председателя общества благоустройства Кунина – ему от писак доставалось больше всего.
В частности, Василий Оттович даже сохранил вырезку из прошлогоднего номера. Заметка называлась «Неприятное недоразумение на садовом смотре» и гласила:
«В минувшее воскресенье на ежегодном смотре клумб и аллей, устроенном Обществом благоустройства, произошел досадный конфуз с участием уважаемого председателя сего общества – Евлампия Аристарховича Кунина. Желая собственноручно продемонстрировать новый немецкий опрыскиватель против тли, Евлампий Аристархович по ошибке наполнил аппарат не раствором карболки, а домашним квасом, случайно оставленным садовником. В результате окроплению подверглись не только розы, но и присутствующие дамы, после чего на клумбе вспыхнула ссора, а одна из пострадавших отхлестала председателя веером. Сам господин Кунин впоследствии заметил, что „уроки природы всегда полезны“, и пообещал внести в протокол заседания пункт о надлежащей маркировке сосудов».
В общем, «Вестник» Фальк обычно читал с удовольствием, но в этот раз его передовица, да и большая часть номера, была посвящена убийству Шевалдиной и быстрому аресту инженера Платонова. Журналисты не стеснялись по части сгущения красок и собственных необоснованных догадок. К счастью, версия о еврейском жертвоприношении в номер не попала. «Вестник» старался следовать древней максиме «о мертвых либо хорошо, либо нечего», поэтому генеральша именовалась не иначе как «столпом дачного общества». Однако отказать себе в едких завуалированных уколах газетчики не смогли. Например, говорилось, что «в нашем поселке, пожалуй, нет того человека, которого бы не коснулся живейший интерес Веры Павловны». Или: «ее тонкое знание человеческой натуры было непревзойденным». Фалька это раздражало – в конце концов, что журналисты «Вестника», что сама Шевалдина по сути занимались одним и тем же: копались в чужом грязном белье и вытаскивали его на всеобщее обозрение.