Доктор Фальк и дачные убийства

Евдокимов Игорь

Мысли доктора вернулись к записке, оставленной Платоновым. Она ждала своего часа в верхнем ящике его письменного стола, запертом на ключ. Адресатом оказалась Екатерина Юрьевна Красильникова – дама роковая, знойная, жена столичного присяжного поверенного, который (как и супруг ипохондрической блондинки Любимцевой) в Зеленом луге бывал редкими наездами. Фальк помнил слова Неверова о том, что Платонов и Шевалдина имели некий конфликт в связи с нелицеприятными секретами инженера. Уподобляться сплетникам он не собирался, но волей-неволей напрашивалась вполне очевидная версия: у Красильниковой и Петра Геннадьевича был роман, а генеральша о нем прознала. Достаточно ли это веская причина для убийства?

Откуда

у него вообще взялись такие мысли? Фальк винил медицинскую практику, в ходе которой был вынужден несколько раз выступать медицинским экспертом по запросам столичной полиции. Видимо, от них и нахватался…

С другой стороны, между преступлениями и болезнями под определенным углом обнаруживались некоторые сходства. Василий Оттович привык иметь дело с симптомами, которые тоже могут быть двусмысленными и неоднозначными, поэтому его мозг сам собой рассматривал эти умозаключения с позиции холодного анализа. Муж Красильниковой был не последним лицом в адвокатской среде Петербурга, водился и с чиновниками различного ранга. Узнай он о романе жены, вполне мог бы устроить сопернику сложную жизнь в столице. Платонов же приезжал в Зеленый луг три года подряд – значит, средства у него имелись, но при этом снимал он все же маленькую и дешевую дачу Карамышевых – практически лачугу, одноэтажную крестьянскую избушку, даже без веранды, на самой окраине. Следовательно, не шиковал, положение шаткое. И не важно, находится ли на государственной службе или занят частным порядком – Красильников вполне мог бы постараться и оставить его без работы. А это уже, как говорят сыщики, мотив.

К тому же Василий Оттович знал и уважал урядника Сидорова. Александр Петрович ни за что не стал бы действовать, опираясь на одни только велосипедные следы. А значит, улики против инженера обнаружились, причем достаточно весомые. Возможно, Петр Геннадьевич даже виновен.

Вкрадчивый голос в голове Фалька напомнил – да, ты взял записку, но, вопреки заявлению Платонова, не давал никаких обещаний. А значит, как сказал бы более гибкий в моральном плане человек, твоя совесть формально чиста. Записка может и дальше лежать в ящике стола. Или, для уверенности, ее можно сжечь. А полиция сама со всем разберется.

Вот только моральной гибкостью Василий Оттович не обладал. Вообще. Он прекрасно знал себя и понимал, что не переданная по адресу записка будет жечь совесть до конца его дней. А если верить лютеранской вере – то и после этого момента. Поэтому выбора как такового не существовало. Фальк обязан был отнести заветный листок Екатерине Красильниковой.

Василий Оттович извлек из кармана брегет и сверился со временем – часы показывали четверть двенадцатого. Расположение дачи Красильниковых он представлял довольно смутно, знал лишь, что адвокат купил дом неподалеку от кирхи. А значит, план вырисовывался следующий: шаг первый – прогуляться до станции. Шаг второй – пообщаться с Фомой Михайловичем (старик, знающий и подмечающий все, мог бы считаться деревенским справочным бюро, однако делиться сведениями считал возможным только с доверенными людьми). Шаг третий – от станции направиться прямиком к дому Красильниковой (при условии, что ее муж находится в Петербурге, а то визит грозил бы принять отчетливо водевильные оттенки). На месте он должен оказаться в час дня ровно. И все – записка отдана, Фальк свободен!

Удовлетворенный собственным умением строить планы, Василий Оттович бодро щелкнул крышкой брегета и отправился переодеваться (все же светлый костюм, пригодный для сидения на веранде, для официальных визитов не годился).

Фома Михайлович обнаружился на своем любимом месте, только перебрался поглубже в тенек – все-таки старая солдатская шинель для весенней погоды была тепловата. Увидев доктора, старый железнодорожник вежливо приподнял фуражку.

–

По походке вижу, что идете вы не куда-нибудь, а прямиком ко мне, Василий Оттович, – улыбнулся Аксенов.

– Ничего-то от вас не скроешь, Фома Михайлович, – поддержал его Фальк. – Потому и обращаюсь.

– С расспросами, значит? – Аксенов смерил доктора ироничным взглядом. – Спрашивайте. Вам, может быть, и отвечу.

– Может, подскажете, где нынче Красильниковы обитают?

– О, Красильниковы, значит! – Фома Михайлович демонстративно взял паузу и задумчиво пожевал беззубым ртом. – Может, вас еще и интересует, дома ли сам господин адвокат?

– Тоже небесполезно будет, – кивнул Фальк.

– Ох, Василий Оттович, берегли бы вы себя. Разговоры ведь пойдут.

– А сейчас разве не идут? – уточнил доктор.

– О вас – нет, а об Екатерине Юрьевне – еще какие, – ответил Аксенов. – Такая красавица – и одна в доме. Конечно, привлекает внимание.

– И чье внимание она привлекала в последнее время?

– Ох, Василий Оттович, из дружбы и уважения к вам, а также того прискорбного обстоятельства, что Вера Павловна вам этих сплетен уже не расскажет, так уж и быть, поделюсь, – хитро сощурился Аксенов. – Пытался, значит, наш пан неуемный к ней лыжи навострить.

– Это Шиманский, что ли? – вспомнил фланирующего по пляжу Эдуарда Сигизмундовича Фальк.

– Он самый, – кивнул Фома Михайлович. – Ходил вокруг да около, аки кот мартовский. Песни орал таким же дурным голосом. И дюже противным. У меня племяшка на кухне у соседей Красильниковых трудится – так, говорит, его вся округа пришибить хотела. Но чего не отнимешь – знает, пшеков сын, когда ему ничего не светит. Покрутился вокруг – да и плюнул. А вот инженеру Платонову, видать, удача улыбнулась. Племяшка его велосапет, значит, несколько раз у дачи видела. Ну как, довольны?

– Более чем, – подтвердил Фальк и извлек из кармана монету.

– Чего это вы мне, рупь, что ли, дать собрались? – посерьезнел Аксенов. – Обидеть старика хотите? Нет уж, Василий Оттович, зря я вам говорил, что ли? Из дружбы, значит, и уважения. Что знал – рассказал, дальше сами. Токмо послушайте совет – осторожнее вы со Красильниковой.

– Это почему же?

– Потому, что баба она не простая. Это не наша Анжелика Ивановна – та с мужиками шашни крутит просто по глупости. А Красильникова – что твоя Иезавель [16] . Из мужиков веревки вьет: иногда забавы ради, а иногда – и чего похуже. Надо повидаться – сходите и повидайтесь, да только не задерживайтесь.

16

Имя библейской царицы, ставшее нарицательным для обозначения порочных и коварных женщин.

– А найти-то ее дом как? – спросил Фальк. – Знаю только, что рядом с кирхой.

Фома Михайлович весело крякнул и стукнул себя по колену:

– Уж ейный дом-то вы точно не пропустите! Если со станции пойдете – от кирхи пару шагов всего.

Аксенов не преувеличивал. Дом Красильниковых, построенный совсем недавно, блистал даже на фоне отнюдь не бедных дач Зеленого луга. Архитектор явно вдохновлялся заграничной эстетикой – двухэтажное здание удивляло количеством воздушной резьбы и эркеров, а части дома располагались друг от друга под причудливыми углами. Над крышей торчали шесть дымоходов, каждый со своей кованой решеткой. Василий Оттович невольно остановился и залюбовался. Кажется, он недооценил общественное положение адвоката Красильникова: такую дачу мог позволить себе только очень богатый человек. Налюбовавшись, Фальк извлек из кармашка часы, сверился с циферблатом и удовлетворенно кивнул. Без двух минут час. Перфект!