Долго и счастливо?
Шрифт:
========== Часть 25 ==========
Никогда не понимала всеобщих оваций вокруг Дня всех влюбленных. Почему именно дата, число в календаре, - это повод открыть свои чувства для тех, кто втайне мечтает о взаимности, и бешеный триумф любви для тех, кто уже встретил свою половинку? Весь мир, словно обезумев, кричит тебе «Я есть! Я люблю! Мы любим!» - и единственный способ спастись – это просидеть весь день в четырех стенах. Пусть я говорю как ханжа, но по-мне, когда любовь напоказ, она перестает быть таинством и чудом и неизбежно становится предметом
Возможно, мое предвзятое отношение сформировала старшая школа. День святого Валентина в школе больше всего напоминал объявление результатов конкурса на привлекательность и популярность. Тебе отдавали свои голоса в виде картонных сердечек – и тем самым фактически цепляли на тебя ценник. Чем больше сердечек соберешь, тем выше твои шансы «вписаться». Понятное дело, что мне ежегодно напоминали, какой я аутсайдер. Я не переживала по этому поводу лишь потому, что заранее знала, чего ожидать.
Наверное, поэтому, став педагогом, я взяла себе за правило следить, чтобы в этот день все девочки из моего класса получили хотя бы по одной открытке. Для этого за неделю до праздника мальчики по очереди тянут из шляпы бумажки с именами одноклассниц, чтобы дело решил случай. Потом, конечно, начинается обмен и торг за то, кто кому будет делать подарок, но моя роль выполнена – ни одна девочка в итоге не остается без внимания.
Шарлотта, которую по моей большой просьбе (и благодаря пламенному обещанию помочь с поиском средств на новые стулья для актового зала) зачислили в мой класс, досталась Руперту Даури – апатичному сыну местного банкира, чьи родители хвастают принадлежностью к древнему аристократическому роду, хотя, ни для кого не секрет, оба начинали с работы в закусочной. Но сердце Руперта Даури, как и сердца большинства мальчишек класса, принадлежало белокурой Китти Джей Кинг, доставшейся Бобби Перкинсу, который не желал идти ни на какие сделки. Так бы каждый и остался при своем, если бы не Люк Декстер, который, зная слабости Бобби, обменял право подарить открытку Китти на коллекцию наклеек с футболистами и стеклянный шар со снегом, а потом поменялся с Рупертом на возможность быть “валентином” Шарлотты. Так я поняла, что намерения у мальчика самые серьезные.
После окончания учебного дня Чарли, до этого небрежно запихнувшая открытку в пенал, отвечает мне довольно категорично:
– Да ну его, этого Люка. Он же не расчесывается.
– Я уверена, что расчесывается. Просто он от природы кудрявый.
– Вот именно, - Шарлотта многозначительно кривит рот. – В него словно молния ударила. Трижды.
Я придерживаю перед ней входную дверь:
– Ну и что? Зато он танцует, как Майкл Джексон.
– Трижды.
– Какая же ты вредина, Чарли. Он один из немногих, кто сделал валентинку своими руками.
– Мне что теперь, устроить церемонию награждения? – огрызается Шарлотта, резво сбегая вниз по скользкой лестнице. Ее пушистые волосы развеваются за плечами. Остановившись на нижней ступеньке, она оборачивается и возмущенно продолжает: - Как вы себе это представляете? Барабанная дробь, шоколадная медаль? Умпа-лумпы маршируют строем, Люк – на пьедестале?
– Чарли, - смеюсь я, опуская ладонь на перила. – Ты преувеличиваешь. Я лишь советую
Но если Шарлотта начинает ворчать, так просто ее не остановишь:
– Да, можно, например, запустить фейерверк так, чтобы из огоньков сложилось имя «Люк». Или пусть самолет напишет это в воздухе. Давайте еще привлечем к организации мистера Вонку: он любит эффектные зрелища. Я сказала Люку «спасибо» и хватит с него… Ох, миссис Вонка, какой снег, какой снег! Фантастика! Я весь день мечтала сделать так! – и она кидается спиной прямо на сугробы и начинает сводить-разводить руки и ноги.
Снег, выпавший утром, и правда что надо: мягкий, чистый и хрустящий, как упаковка крекеров. Кое-кто из учеников уже успел оценить его прелесть и соорудил у ограды снеговика в очках и с синей пуговицей вместо носа.
Я нагибаюсь, чтобы поднять рюкзак, который сбросила Чарли, но та кричит:
– Оставьте его! Лучше присоединяйтесь – сделаем двух снежных ангелов!
Мы на школьном дворе, где толпятся родители, ученики продолжают выходить из дверей, - так что место и время явно неподходящие. Вид учителя, резвящегося в снегу, как дитя, может не только подорвать репутацию, но и породить повод для злых шуток. К тому же, я слишком легко одета и после снежной экзекуции могу замерзнуть, а то и заболеть. Поэтому я протестую:
– В другой раз.
– Когда взрослые говорят “в другой раз” – это значит “никогда”! Давайте, миссис Вонка, решайтесь! – громко подначивает Шарлотта.
– Нет, Чарли, я не…
– Ну-у же, не будьте скукой-букой! – она садится и, не прицеливаясь, бросает в меня снежком. Он попадает куда-то в район коленки.
Меня спасает Эдвин, сделавший знак рукой. И я, сославшись на срочные дела, отхожу в сторону.
– Ты как раз вовремя, - жалуюсь я. – Еще бы чуть-чуть, и я бы беспомощно валялась в снегу.
– Элизабет, ты же обычно не идешь на поводу у детей, - хмыкает Эд. По настоянию Мэтти с очков он перешел на линзы, но по-прежнему касается переносицы, поправляя невидимую оправу.
– Обычно нет, но ведь и Шарлотта не совсем обычный ребенок. Я… я так хочу, чтобы она меня любила – это очень гнусно с моей стороны, да?
– Это естественно с твоей стороны, ведь ты, насколько мне известно, имеешь в планах удочерить эту девочку. Но тебе ничего не нужно делать, чтобы заслужить ее любовь. Просто люби ее и будь рядом, когда нужна. Все произойдет само собой. К тому же, что-то мне подсказывает, что она бы только обрадовалась, узнав о твоих намерениях.
– Хотелось бы верить, Эд. Хотелось бы верить… Как поживает малыш Джейки?
– Научился поднимать головку и тащит в рот все, что ни дай. Я… я знаю, что окружающих раздражают молодые родители, которые могут говорить только о своих детях, поэтому я сознательно не поднимаю эту тему, чтобы не быть утомительным… – он смущенно запинается и краснеет прямо на глазах.
– Расслабься, Эд, - я тыкаю его в плечо. – Скоро я буду утомительной, и лучше бы тебе дать мне карт-бланш.
Мы смеемся, но смех этот немного неловкий: стать настоящими друзьями мы так и не сумели, и особенно остро это ощущается в День всех влюбленных. Между мной и Эдом всегда будет стоять призрак признания и отказа, этот дух, бесплотный фантом разрушенного замка.