Долго и счастливо?

cucu.la.praline / Delicious

Я медленно бреду сквозь чащу, чувствуя, как неуместно здесь платье и бесполезны туфли на каблуках. А от душного воздуха тушь, кажется, вот-вот потечет. Но вот еще несколько минут терпеливого шагания, и становится чуть прохладнее и свежее, а под ногами бежит извилистая тропка, которая приводит меня к странному дереву. Странному, потому что его толстый ствол сперва стелется по земле, а после под крутым углом взметается вверх, на пути в вышину обращаясь в тонкие гибкие веточки, усыпанные мелкими розовыми цветками, раскрывающиеся сверху зонтиком душистых гирлянд. На этой импровизированной

скамейке сидит Вонка, спиной облокотившись о вертикальную часть ствола, одну ногу согнув в колене, а другую вытянув вперед и лениво покачивая из стороны в сторону носком до блеска начищенной туфли. В руках у него - планшет с записями. Лицо – сосредоточенное. Когда я подхожу ближе, то издаю нарочито много шума, но он не поднимает глаз.

– Привет, - мямлю я, остановившись подле ствола.

– Ага, - закусив кончик ручки, говорит Вонка.

– Ты работаешь?

– Ага.

– Я не вовремя, да?

– Ага.

– Прости, что отвлекаю, но нам нужно поговорить.

Ручка в его пальцах дергается, оставляя поперек листа жирный штрих. Он медленно поднимает на меня глаза и смотрит с неприкрытой враждебностью.

– Я когда-нибудь говорил тебе, как сильно я люблю твой голос? – вдруг резко произносит Вонка хорошо поставленным голосом, будто начав разучивать текст для роли. – Он что называется «золотая середина», не грудной и не писклявый, с приятным тембром, отличным тонусом и гармоничным интонированием. Не режет слух, не вгоняет в сон.

– Спасибо, - удивленно киваю я.

– Видишь ли, - не моргнув глазом, продолжает он, - на днях я заметил такую странную закономерность: когда ты произносишь «нам нужно поговорить», я начинаю думать, что тебе бы больше пошла немота.

– Что поделать, - немного нервно смеюсь я. – Надо же как-то завладеть твоим вниманием.

– Обычно я раздаю внимание совершенно безвозмездно, - назидательно отвечает Вонка.
– Особенно по вторникам. Садись, Элли, не дави на меня своим ростом, - он убирает ноги со ствола.

– Почему особенно по вторникам? – усаживаясь рядом, интересуюсь я. Как же хочется коснуться его руки!

– А почему нет? Я люблю вторники.

– А я пятницы.

– Это банально, Элизабет. Не стоит признаваться в любви к банальностям.

– Я здесь учитель. Нравоучения – моя прерогатива, - игриво улыбаюсь я.

– Тогда начинай нравоучать, - делает повелительный жест в воздухе Вонка, точно король, позволивший себя развлечь. – А я буду внимать. А еще лучше просто посиди тихо: ты можешь спугнуть рабочий настрой.

Я с уважением кошусь на исчерканный планшет:

– Я всегда думала, что твои идеи приходят спонтанно.

Вонка хихикает, его плечи резко подымаются – и в ту же секунду опадают.

– Те, что сами идут в руки, как правило не ахти. За стоящую идею приходится как следует повоевать. Возьми на заметку, девочка, это универсальное правило жизни, прикладывается к чему хочешь. Все, что легко дается, ничего не стоит.

– Хорошо. А еще я думала, что для творчества тебе нужны… ну, ингредиенты. Чтобы их смешивать там, и все такое…

– Элли, ты неоправданно много думаешь. Это вредно для здоровья. От мыслей голова надувается, как воздушный

шарик, и может взорваться. Что, музыканту непременно нужен инструмент, чтобы создать мелодию?

– Не знаю… А разве нет?

Вонка задумчиво чешет подбородок:

– Честно говоря, я тоже не знаю. Просто к слову пришлось. Надо будет выяснить, - он черкает себе несколько строк на полях. – А теперь тихо. Мне нужна абсолютная тишина, - он торжественно прикрывает глаза и разглаживает листок.

– Подожди-подожди, я ведь пришла поговорить.

Вонка недовольно открывает один глаз:

– Я так и знал, что ты ничего не делаешь без задней мысли!

– Это насчет Шарлотты, и это очень важно!

– Мне уже скучно.

– Ты знаешь, вчера мы с ней ездили в магазин, и она рассказала мне свою историю…

– Ску-учно, - манерно зевает Вонка, прикрыв рот рукой. – Откуда у тебя такие теплые чувства к длинным предисловиям? Они же всех в тоску вгоняют. У тебя, наверное, на уроках сонное царство.

– Можно я уже наконец скажу?

– Не возражаю. Желательно тремя предложениями, но буду счастлив, если ты уложишься в два.

– Шарлотта – сирота, ее мать умерла, отец покончил с собой. Эта девочка сбежала из приюта имени святого Плессингтона и до нашей с ней встречи бродяжничала. Вот, как ты хотел, основная суть в двух предложениях. Все… в порядке?

Мой последний вопрос – ответ на реакцию Вонки, потому что тот замирает, устремив горящий взгляд в одну точку и беззвучно шепчет слово, в котором я угадываю «П-лес-с-синг-тон». И еще раз: «Плес-с-с-синг-тон». Потом вдруг, встрепенувшись, смотрит на меня, как будто его только что разбудили, как следует встряхнув за плечи.

– А? Все чудесно.

– Ты знаешь этот приют?

– Никогда не слышал, - поспешно отрицает Вонка, весь передернувшись. – И зачем мне эти факты из чужой биографии?

– Понимаешь, эта девочка осталась одна. Совсем. У нее нет никого, кто бы смог о ней позаботиться, кто бы ее защитил, кто бы помог советом… да кто хотя бы просто любил ее. Никому нет до нее дела. Она совсем беззащитна. А мир велик и полон пороков и опасностей. Только представь, куда может привести ее судьба…

– Да-да, - сомкнув брови на переносице, перебивает Вилли. – Я тебя понял, Элли. Пусть она остается на фабрике. – Ни с того ни с сего он сам берет меня за руку и гладит тыльную сторону моей ладони большим пальцем.

– Спасибо, но ты же понимаешь, что это не так просто… – сглотнув, продолжаю я, пытаясь сосредоточиться и не думать сейчас о своей руке, пойманной в капкан этого редчайшего проявления нежности. – Нужно оформить все это официально, чтобы у нас были права оставить ее здесь, а у нее - документы, подтверждающие ее личность и так далее…

– Ага, - кивает Вонка.

– Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Не-а.

– Мы должны удочерить ее.

Вонка поспешно убирает руку:

– Я знал! Я ведь чувствовал подвох с самого начала! – он гневно трясет в воздухе указательным пальцем. – Нет, Элли, так нельзя! Это затруднительно, непозволительно, возмутительно, мучительно, – декламирует он, сопровождая каждый новый выпад взмахом указательного пальца.