Долины Авалона. Книга Первая. Светлый Образ
Шрифт:
– Принц с портрета?
– Да, сэр Редвульф Роксофорд, старший сын королевы гентийской. Грядут великие перемены.
– Ты пустишь нас попрощаться с папой? – спрашивает Эдвине, сразу ступая вперёд, но тут же получает отказ:
– Они не пожалели пуль, вам не с кем прощаться, его лицо… повреждено. Такое деткам не то, что видеть, даже слышать не следует. Я могу отдать вам любую вещь от него – в знак памяти. А потом, быстро к тётушке! Мы сейчас же уезжаем прочь!
– Эбби, ты сможешь позволить мне взять оружие?
– Конечно, Ботта, защищай себя и брата. Я накрыла тело Хильдира… Не подходите близко к нему, мальчики, вам нельзя на это смотреть.
– Спасибо тебе, что защищала маму, Эбби. – Эдвине обнимает её в благодарность и получает лёгкое поглаживание по
– Я не справилась. Гентас… Они решили отвести меня в другую комнату – Редвульф приказал это сделать. Меня ведь тоже хотели убить, как свидетеля этого кошмара… Сначала он избил меня, но я нашла тот кинжал. – Эбби переводит взгляд на молодого человека, лежавшего под грудой багровых штор, сдёрнутых с окна одним резким движением. Их явно принесли сюда из рабочего кабинета папы. Я тогда заметил, насколько Эбби повредилась умом: пыталась закрыть воспоминания от себя, но тем не менее сидела, окружив себя смертью, словно не хотела, чтобы её, живую, нашли. Думаю, что сделала она такое предположение: если окружит себя дыханием погибели, то сама останется цела. Однако она боялась, что мертвец восстанет из своей призрачной могилы ярких штор, отчего и накрыла его, страшась представить это настолько ярко, страшась лишиться от этого своего оставшегося рассудка. Я был хладнокровнее Эбби и Эдвине вместе взятых, но я не считал себя полноценно вменяемым. Теперь не считал. Не в состоянии осознать произошедшее до конца, принять всё, что произошло здесь и сейчас, я закрылся тем же способом – своим воображением. И видел, и чувствовал всё куда хуже обычного.
Мертвецы не поднимались, но они будто бы дышали тем же воздухом, отравляя его, вселяя в нас болезнь и отчаяние. Честно говоря, я давно ощущал лёгкую тошноту, но теперь пропало всё моё омерзение, будто бы я и сам стал чем-то отвратительным. Вот так просто мы не заметили ещё одну спящую душу близ себя.
Эбби продолжала раскрывать тайну произошедшего здесь:
– Тренировки вашего отца всё-таки оказались нужны. И вот я убила того, кто покусился на меня. Кажется, будто бы я разрезала куклу, а не человека. Я так полна ярости была, что не могла ощущать его живым и настоящим. Он ответил за всё, вот я и выжила. Спряталась, ждала, когда они все уйдут. Редвульф отпустил своих людей, прошёлся, взял какую-то книгу, но был в кабинете вашего отца совсем немного, а затем и сам ушёл прочь, скрывшись в сумерках. Ещё бы чуть-чуть и вы могли пересечься с ним. Я думала, что так и произошло всё это время, пока отмаливала прощение у Богини. И она вас всё же сберегла.
– Эбби, спасибо, что помогаешь нам. Тебе несладко пришлось. – Говорю это, просто пытаясь не допускать больше в её голову мысли о свершённом её руками. Кровью испачканные, они придавали ей особый шарм. Эбби было не узнать. Я не видел в ней человека, лишь испуганного хищника, на чью территорию покусились. Она стала воплощением инстинктов, не дающих нам себя убить.
– Теперь я и тётя Шарлотта – ваша семья. Вам не нужно бояться, мы ведь и так были всегда вместе! Всё будет хорошо, мы уедем! Только поторопитесь…
Глаза большие, но зрачки маленькие такие, бешеные, руки то и дело лишний раз жестикулируют. Тёмная кожа блестела от страха, жизнь не сияла в ней, карие глаза Эбби казались рыбками в мутной воде, рыбками, которым осталось немного – в такой тухлой воде дышать очень тяжело. А жёлтые людские волосы походили сейчас на спутанные заросли, на гнилую траву, томящуюся в болоте под жарким солнцем. Весь её вид был груб и потерян, но Эбби начинала меняться, потихоньку отходя от шока и избавляя себя от страха двигаться, дабы не быть пойманной. Она то и дело чесала свои запястья, сдирая корку засохшей крови, но делала она это из-за нервов – руки у локтей уже покрылись царапинами от её же побуждений.
Решаю просить Эбби перед тем, как мы отправимся в путь:
– И… нам одежда нужна. Что-то скрытное и чистое, сухое. Чтобы было меньше шансов быть пойманными. У тебя есть что-то такое, чтобы и самой переодеться?
– Конечно, буду тут через пару минут, я очень быстро, мальчики!
За это время нужно было успеть найти оружие,
– Они… Больше не живы, больше не с нами. – Произносит, вызывая опять свои горькие слёзы. Я услышал тон, с которым это было сказано, и сам не выдержал, моё каменное лицо просто разломило от горечи. – Как это возможно? Что не так с миром, Ботта?
– Он всегда был таким, братик. Просто возьмись крепче, я тебя не отпущу. Мы пройдём туда, посмотрим смерти в глаза, заберём свои вещи и унесёмся прочь в безопасность. Ты со мной, всё хорошо?
– Я здесь, я больше не подведу.
– Ни на шаг не отходи от меня.
Холодные пальцы Эдвине были сейчас жарким льдом. Они переплетали мои множеством недосказанных слов, но делали то со всей возможной любовью, что единственная была подвластна помочь нам выстоять это испытание. На самом деле у меня не хватало слов, чтобы говорить и слёз, чтобы плакать. Но он был рядом, вселял мне надежду, прерывал горечь другими мыслями, уводил меня отсюда в сладкие мечты.
Пол испачкан чьей-то кровью, тут шла бесноватая драка, были раскинуты предметы: лежала разбитая лампа, близ которой нам запрещалось бегать раньше, с полок в стене повалились книги. Нужно посмотреть налево и убедиться, что его больше нет с нами на этом свете, но я не мог. Я встал, как вкопанный, посреди всего этого хлама. Ничего не было так дорого, как их жизни. И вот и его точно также не стало. Они ушли от нас с мамой в один день, оставили нас на произвол судьбы, на прощание ни слова не сказав. Единственное за что сейчас я мог благодарить смерть, это то, что она не забрала у меня большее. Да, у нас всё ещё есть Эбби и тётушка Шарлотта, но ближе родителей у нас никого не будет.
– Ботта, милый, ты не справляешься. – Грустно звучит под ухом его призрачным, полуживым голосом. – Пожалуйста, не останавливайся. Если ты продолжишь стоять, я упаду на колени и буду кричать… Я еле сдерживаю эту боль.
– Он был на рынке с нами!
– С нами рядом стояла смерть, не он! И никто её не почуял. Розалинда говорила такое про нас, но даже она ничего точно не предрекла. – Говорит он и сам уводит меня налево. Поле обозрения смутно из-за моих слёз – глаза, верно, были краснющие, они уже болели, так много я никогда не рыдал. И эта гадкая предательская пелена срывается по щекам и вниз, на мягкий ковёр, испачканный кровью отца. Его могучее тело всё полотно прикрыть не смогло, но я узнал ткань из-за надписей на углу: ФТ-33. Это были инициалы мамы и номер заказа, который оборачивали этим самым полотном. Смешного ничего не было, но та ирония – эта искусная работа гадкой погибели, ставшей с нашим домом одним целым – была прекрасна в своих проявлениях. Как красиво жизнь ушла из нашего отца… Как скоропостижно и быстро. Я на самом деле и не рассуждал так, мне меня просто одолевал страх. Что есть правда – меня самого не было тут, особенно, когда Эдвине упал на колени, забравшись под стол, чтобы приподнять окровавленное у его головы полотно. Лишь делает он это, как опускаюсь я рядом, вцепляясь в ворсинки ковра руками, чтобы не отвернуться, чтобы смотреть правде в глаза. Это сделала излишняя доброта его, никогда не позволю себе стать таким же правильным, таким отступником от всех и вся. Я никогда не поверю в его идеальный план по возвращению мира на наши земли и даже не стану за него этого добиваться – мне просто хочется безопасности, для меня и для брата. И уж если отец один не справился, то мы сделаем это сами.
Я пригляделся перед тем, как бледный брат вновь закрыл папу полотном: всё лицо умершего было усыпано в крошке от его собственных костей. Череп был так сильно повреждён спереди, что та каша кровавая напросто не дала увидеть в его лице не просто Хильдира Теновера, а вообще увидеть очертания человека в нём. Лишь отпустил Эдвине свои руки на грудь покойника, как я и сам подсел ближе, молясь про себя, прося неведомые силы позаботиться о папе. Кто бы там с ним ни был, радуйтесь – те твари лишили нас родительской любви. Надеюсь, что кому-то свыше она нужней.