Долины Авалона. Книга Первая. Светлый Образ
Шрифт:
– Эдвине… У тебя лоб не горячий случайно? – спрашиваю, прикасаясь к нему на всякий случай, но в радость свою нахожу его полностью здоровым, более того, ещё хлеще меня удивлённым.
– Нет, что такое?
– Я же… с тобой говорю. Прямо сейчас. Если бы мне не нужно было обсуждать это с тобой и самому – я бы молчал.
– Так это я? Тот, кто может помочь тебе?
– А что в этом странного?
Эдви наконец-то раскрепощается в разговоре и прекращает накручивать на себя пелену горького сожаления. Его волосы потухли за этот короткий вечер. Они порыжели, слегка, но оттенок был заметен. Конечно, то только моя буйная фантазия, но гентийские черты все разом испарились из моего брата, как неприятие тех, кто убил наших маму и папу.
– Нет, просто мне и самому плохо. Как я могу
– А как ты можешь помочь себе, если не сможешь помочь мне?
– А-ах… Я так запутался только что! Наверное, ты прав… И как же я?..
– Всё очень просто! – для задора решаю его завитки слегка распушить одной рукой, но Эдвине не становится веселее. Моё сердце молчит, лишь слегка покалывая от нервов, от которых самому кричать хотелось, рвать и метать. Но не сейчас.
– Ботта, ты вот клонишь к чему-то, а я всё равно не догоняю твоей мысли. С головой просто погружен в свои проблемы, что не могу думать о чём-то постороннем.
– Я как раз по этой причине и подошёл к тебе с такими намёками. Просто, если ты начнёшь думать обо мне – ты перестанешь думать о своих проблемах.
– То есть, мне нужно думать о ком-то другом? Не о родителях?
– Да, а что иначе? Как иначе-то? Если ты станешь думать лишь о родителях – это их не вернёт. А тебя загубит печаль.
– Ты сейчас говоришь со мной или с собой? Ты ведь наверняка тоже о них думаешь.
– Теперь… нет. Можно опять прилечь? Я совсем без сил.
– Да, конечно.
И он сам расправляет одеяло, ждёт, пока я лягу на свою сторону, и с интересом забирается рядом, схватывая в руки дневник.
Успевшее похолодеть одеяло дарит мне мирное расслабление. Не хочется засыпать, потому что я знал, что мы проснёмся другими. Станем другими, но это уже ничего не изменит.
– Давай я почитаю тебе папины последние записи?
– А почему не все?
– Ну, Эдвине, сам понимаешь, спать нужно. Сил набираться. Самое важное узнаем и сразу баиньки. Или тебе может ещё колыбельную спеть, этакий ты малыш?
– Не смешно! – Эдви прям с треском опускает на меня записную книжку, плотно вжимая после того в свои надутые губы край одеяла. Ему не понравилась моя шутка… Ух, ну хоть это не изменилось!
– Так, я начинаю читать… Запись от вчерашнего вечера:
“Сегодня на церемонии во дворце по поводу торжественной передачи принцу гентийскому новой должности было обсуждено текущее положение дел. Наша кампания королевой не поощряется, Роксония не видит пользы от связывания экономически мирных дел с готтоским народом, а королева Адегит терпит недоверие народа из-за признания равных прав между людьми и расами нашего острова. Всё препятствует нашей задумке, нашим начинаниям, Адегит заботится только о ситуации внутри королевства, не призывая наш народ выступать за свободу воли и суверенность территорий. Единственным из всей этой истории, кто намеренно помогает мне с продвижением своей идеи, до сих пор является тот самый принц – старший сын Роксонии – господин Редвульф”.
– Да… ладно! В смысле, Редвульф? Этот… Этот убийца, эта мелочная и бездушная скотина?
– Эдвине, следи за языком. Давай дочитаем всё до конца, тут немного…
– Конечно!
“Омине, самый младший сын из трёх (не будем забывать про среднего сына, Йена, который хоть и является приёмышем для Роксонии, но не менее значим в нашей кампании), первый, кто направленно не пострашился выйти со мной к народу. Его отличием является некая самоуверенная черта владыки и завоевателя того, что ему нравится, но наши земли ему безразличны, поэтому помогать нам с отстаиванием суверенности готтоских долин один плюс – так есть шанс стать выше старших братьев, ближе подобравшись к служению королём гентийским. Будь моя воля, я бы лично отдал правление королевством в руки Омине Роксофорда, этого по праву честного гентас, но его слова недостаточно, чтобы стать ровней с матушкой-королевой. Потому, пока у меня была на то возможность, я и связал свои дальнейшие планы со старшим из трёх сыновей. Завтра после обеда Редвульф и его люди посетят наш дом. Он – чтобы Фридегит смогла закончить его портрет, достаточно давно заказанный. А его люди получат от меня наставления с походом на другие готтоские земли,
Я закрыл дневник, лишь Эдви взглянул внутрь него, убеждаясь, что это действительно было написано, что так всё и осталось там, как я это зачитал. Прислонившись к моему плечу, он ещё немного пронаблюдал, как я тянусь в сторону, убирая блокнот на тумбочку рядом, да начал размышлять, взяв мои пальцы в свои ладошки – он так себя успокаивал, каждый щупал и тянул, пока я лежал и дальше с ним в приобнимку:
– Нас хотела убить сама королева. О каком замке может быть речь, если нашу семью сничтожить решилась сама Роксония?
– Страшная правда не так страшна, когда уже знаешь всех в лицо. Я оказался на верной волне рассуждений, утверждая, что Омине в этом деле может продвинуться вместо нашего отца. Если, конечно, его не убьёт собственный брат.
– Я бы так ни за что не поступил… Как вообще можно поднять руку на родного человека?
– На помешавшегося морального урода я бы поднял руку. Ты ведь понимаешь, что старший сын и их мама совсем поехали на почве власти?
– Не могу теперь не согласиться… Ситуация больно уж изменила мои привычные представления.
– Что ж, тогда завтра нам стоит отыскать Омине, поговорить с ним на этот счёт. Повезло же нам, что мы в столице сейчас, так долго идти не придётся.
– Сами пойдём?
– Нас одних тётушка точно не отпустит. Возьмём с собой Эбби.
– А ты не думаешь, что нам запретят идти вместе? Вроде того, что… Вроде мы заметные очень, как бы не прятали нас. Двойняшки всё-таки.
– Утро вечера мудренее. А теперь просто закрой глаза… – Он их прикрывает, но всё ещё продолжает играться с моей рукой, совсем немного при том улыбаясь. – Закрой глаза, я сказал. И засыпай, ладно? Я посторожу тебя, пока точно не уснёшь. Я обещал.
– Ну что ж, хорошо. Спасибо тебе, Ботта.
– Ничего я не сделал, Эдвине.
– Нет, не правда! Я внезапно понял, что перестал думать обо всём, кроме тебя. У тебя вышло! Ты показал мне хороший пример. Боль почти утихла…
– Слава Боги… Нет. Вряд ли она тут причём. Благодарю тебя, что вслушался в мои просьбы. Спи спокойно, братик.
– Ботта… – Я опускаюсь и целую его на ночь, нарочно срывая фразу. Сделано это не с тем же побуждением, что было у нашей мамы, укладывавшей нас в кровать для сна, пожалуй, у меня получилось это уже со своей манерой. Лишь одна ясная мысль успокоить и поддержать его поселилась в моей душе. Эдвине немного содрогается, когда отстраняюсь, боится, хотя вроде доволен моей заботой. Улыбаюсь ему с трудом, но с посильной ношей хранителя, ведь слаще этого момента у меня ещё не было. Я не мог понять его конкретных ощущений, однако ответ уже однозначно выстроился в моей голове: