Долины Авалона. Книга Первая. Светлый Образ

Кремпа Анна

– Королева так молода собой, хоть и правит уже тридцать лет…

– А ты кушай, не отвлекайся, пока я говорю. Да, она великий человек. И для великого правителя вечная молодость – лишь сливки на торте правления. Обычные готтос, чистокровные, как она, живут максимум 180 лет, так что никакой магией не закреплена её стальная выдержка и неизменность. А правит Адегит с пятнадцати лет, заметь, с тех пор дитя лишь вытянулось станом, даже ростом оставшись в образе шальной и милой девчонки.

Пока мы обсуждали, как же велико правление ныне возглавлявшей всё и вся Адегит, на кухню, потирая сонные, очень уставшие за вчера глаза, вышла Эбби. Она уже успела умыться и сменить одежды, радуя меня формой, какие носят только часовщики, умения которых нам приходилось

уже изучать. Быть одним из их клана – это та ещё честь! Потому я мечтал о такой же форме, но ещё не заслужил её носить. Исполнится мне шестнадцать, и точно стану.

– Утро, Ботта, утро, тётушка.

– Утро, Эбби. – Отвечаю я, как раз доев свой завтрак. Девушка не спешит приняться за свой, но садится рядом со мной, за приветливую улыбку потрепав по и без того лохматым волосам.

– Утро, малышка. Покушай давай, а там и собирайтесь медленно, да верно. Тебе нужно с ними на рынок, найти Омине Роксофорда.

– Фу, тётушка! Не произносите это имя в нашем доме. Как можно бросаться таким, да ещё и с раннего утра? Лишь свет успел проникнуть в мои очи, как я уже слышу столь внезапные новости. К чему нам встречаться с этим напыщенным хамом?

– Он не хам, Эбби, возможно чуток вульгарный молодой человек, но его можно понять – дворцовая жизнь раскрепощает ум и сознание любого. – Пока тётушка поясняла, чтобы мы не перечили знати, совсем, как то делала наша мама, Эбби повисла на мне объятием, а я и рад был принять их от той, что всегда о нас заботится. Её прикосновения были исполнены любовью и самоотдачей, что не могло не вызывать во мне массу положительных эмоций, плавно оживляющих мою душу, мой разум. – Так что нужно поговорить с Омине. Это единственная наша надежда на справедливость, милая моя Эбби. Да, Омине молод, моложе тебя на несколько лет, но его позиция добра по отношению к людям и готтос. Он принял взгляды Адегит даже через гонения собственной матери.

– Нет-нет, тётушка! Это мифическое создание – демон, полный ужасных сюрпризов. Всё, что хочет Омине – это удовольствия и признание. И он не скупится, лишь бы показать себя лучше остальных братьев. Этот эгоизм вечен, но в нём же заключается его изменчивость: что ни день, что ни решение, так перемениться ему ничего не стоит! И предать, так уж тем более, исходя из этого чёрствого решения. Уж если он принц, это ещё не значит, что он всегда прав.

– Но он был правой рукой Хильдира. И вряд ли отец Теноверов ошибётся с человеком, в которого он вложил столько доверия.

– Отец Теноверов ошибся. Вчера. И так сильно, что бедные мальчики… и я… В общем, зря я решила перечить тебе, тётушка. Пусть будет, как вы скажете. Мне ничего не стоит помочь мальчикам, я рада быть хоть какой-то поддержкой в эту трудную минуту.

– Эбби, – решаю я перебить этот ход её мыслей, чтобы привнести в разговор истинно важные моменты, никак не затрагивающие наших с ней не самых приятных переживаний, – я слышал, что ты хотела поговорить со мной насчёт службы в мирной кампании отца.

– Да-да, вспомнила! – она тарабанит пальчиками по столу, схватывает яйцо и, не напрягаясь, откусывает от него так, будто бы это яблоко. Медленно жуя, она всматривается в черты моего озадаченного лица, помогая тем самым себе подобрать слова максимально правильно. – Ты же знаешь, что я еду в университет?

– Конечно знаю! Тётушка очень гордится твоим решением. – Я и сам сладко хвалю её решительность и активность, просто потому что это всё, происходящее в ней, напоминало мне брата. Он не был теперь таким, как раньше. А раньше за разговорами перед ним было не постоишь – дерзкое поведение его вчера внезапно сменилось на тревогу, именно то, что чувствуют беспомощные, когда ураган надвигается на их дом. Да только ураган поглотил ещё и наших родителей. И моё… моё сердце. Оно реально не ощущалось, словно мне так глубоко всё равно на остальных, на всех за пределами дома тётушки, что оно просто остановилось за ненадобностью. К чему быть добрым к миру и остальным, если это не приносит должных плодов? Позже тревога сменилась на ужас, ужас – на отчаяние,

отчаяние – на непринятие, и вот теперь, в успокоенной отстранённости, Эдвине, мой ни в чём неповинный брат, спал, как спит цветок без света солнца, медленно закрыв свои лепестки, оставшись притом таким же алым, сочным бутоном яркой и благоуханной красоты.

– Тогда что, если я скажу тебе… – Продолжает Эбби, после того как отпивает из своей кружки, так быстро наевшись. – Скажу, что ты можешь поехать со мной?

– И Эдвине может?

– Если он тоже хочет поступить, то нет никаких проблем. Там, куда мы поедем, никто не укажет на нас пальцем. В студенческом городке всё, что заботит людей – это учёба. Столько всего мы будем изучать, что для волнений о чём-то другом почти и времени не останется! Вот почему все студенты, какой бы расы и сословия они не были – все едины перед учёным советом, и одинаково обязаны.

Шарлотта улыбается от того так ярко, будто бы это она поедет с нами, будто бы это ей предстоит покорять такой дикий и суровый мир науки. Отчего она говорит следующее:

– Всё, что радует тебя, будет тебя кормить, если ты найдёшь к тому правильный подход, Ботта. Нет чего-то одного, что бы вело тебя к осуществлению своих мечтаний – дорога на то и ухабистая, чтобы обходить неудачи, пользуясь тем опытом, который ты на ней же и получил, дабы не опуститься при всех в яму.

– Да, Ботта, я вот знаю, что у тебя талант как у мамы – ты действительно станешь знаменитым художником. И когда-то любимый тобой человек подаст тебе кисть или карандаш, зажмёт это крепко в твоей руке, и скажет рисовать. Всё, что душа таит, всё от чего хочется плакать или смеяться. И это зажжёт тебя если не на шедевр, то на осознание состояния своих возможностей. Я влюблена в молодого человека, он тоже из кампании твоего отца, но он целитель, не воин, совершенно, может разве что защититься в трудную минуту, совсем как я вчера… И он открыл во мне притязательную любовь к науке, к изучению человеческого организма. Я мечтаю быть биологом, и химиком, и врачом. И мне не важно абсолютно, по какому из этих путей поведёт меня жизнь – лишь бы оно осталось полезным человечеству. Для чего – для Богини и Абсолюта. То, что может быть полезно всем, подарит при жизни приятное, тихое расслабление, разделенное на всех моих близких. Так что, развивая в себе не только талант, а ещё и способность быть полезным для остальных – подарит жизни твоей полноценную окраску. Сделает тебя счастливым, Ботта. Просто пробуй, но не переусердствуй – всю жизнь в учёбе провести не интересно, только до тех пор, пока ты сам не учитель.

Эбби могла долго говорить о предназначении, стараться помочь мне смотреть проще на будущее, но слова те… Многое было так близко ко вчерашнему дню, к тому, что обсудили мы с братом. И я вдруг осознал, что же было между нами, когда он настоял на моей практике в рисовании – когда отдал мне карандаш с блокнотом, попросив изобразить, что я ощущаю. Эдвине не нужно было так долго объясняться, но я всё же теперь лучше понял, как нас связывала жизнь. В общем смысле, всё, что происходило с нами, просто настаивало на том, чтобы никогда не произошла наша разлука. И тут-то я понял наверняка, что нам точно стоит уехать с Эбби.

Лишь я задумчиво отвечаю на всё это радостным согласием, припоминая и в словах о помощи своего брата, как тот проходит к нам, робко садясь рядом со мной на диванчик. Я поворачиваюсь, зазывая руками и улыбкой обняться со мной, и это случается. И мне становится так хорошо. Он был снова бодрым, слегка лохматым, но очень приятным наружно и внутренне в общем смысле.

– Ботта… – Его шёпот заменил мне всё в этом мире. Я слышал только его, не внимал словам тётушки и её племянницы, желавшим доброго утра. Эдвине не отвечал им словами, но, легко, слабо-слабо улыбнувшись, затаив боль в глазах, кивнул, пока лежал на моём плече, пока мы переплели внизу пальцы, чего никто не видел из-за стола. Я немного поглаживал его большой палец своим, пытаясь так оживить Эдви, подарить ему часть своей энергии, что я успел уже набрать, только проснувшись.