Долины Авалона. Книга Первая. Светлый Образ
Шрифт:
Эдвине отпивает от своего чая и, не улыбаясь, ставит на том глобальном вопросе одну жирную точку:
– Наших родителей вчера убили.
Несколько слов преображают хмурый и недобросовестный вид Омине. Я мог видеть, что он шокирован. Даже с первых секунд этот, казалось, могучий человек, не смог побороть в себе удивление, граничащее с непринятием поданной ему информации. Между нами опять начало происходить нечто незаконно дискомфортное, что-то, что никогда не могло бы объединиться в один час в сознании сразу всех, сидевших сейчас за столом, но, обойдя этот запрет, это всё же произошло – печаль напущенная на всех, объединила нас, таких разных по своей принадлежности людей. Эбби это пугало, Эдвине же был беспричастен. Казалось, он стал хладнокровен, но нет же – это просто была
– Хильдира и Фридегит больше нет? – это предсказуемо, что он переспросит. Я опять молчал, пронося взгляд куда-то мимо стен, мимо всего вокруг, смотря в бесконечную пустоту, что стала мне всем оставшимся. Бесконечность восьмёркой закрутилась передо мной, окутывая яростью, бушевавшую внутри новым слоем отчаяния. Кулаки сжались под столом. Будь я старше, точно смог бы дать определение своим чувствам. Но они поглощали меня и воспарили надо мной, как стрела, пущенная мелким злодеем вчера днём в Эдвине. Рябь их сильного вмешательства ещё не попала в моё тело и не окутала мне разум, но то, что они влияли на меня – было однозначным фактом, не вписывающимся ни под какие-либо происходящие сейчас обстоятельства.
Эдвине мягко улыбнулся, повёл пальчиком по золотому окаймлению кружки, произнося мягко и всё так же ровно, как мог бы сказать лишь глубоко отдалённый от темы человек – это верно, что моя помощь вчера сделала его таким, лишив возможность чувственно мыслить о трагедии при ком-либо другом:
– Нет, больше их нет с нами. Редвульф с ними расправился. Мы пришли узнать, сможете ли вы помочь нам в похоронах, ибо нам нельзя показываться в доме.
– Да, и мы пришли сообщить, – добавляю следом я, пока могу себя контролировать, ибо срочно надо было отвлечься, – что во главе подписания перемирия остались теперь только вы.
– Я… соболезную. Это правда, это сделал мой старший брат?.. – Омине был озадачен и огорчён, но брови его остались так же грозны. Даже такая сложная новость воспринялась гентийским принцем как приказ к наступлению. Обращался сейчас он к Эбби, как к самой старшей.
– Я была там и всё видела. Да, это точно ваш брат, господин Роксофорд. – Эбби выложила кольцо, что мы забрали в качестве доказательства. – Вот перстень с его отрубленного пальца. Они дрались с Хильдиром в нечестной схватке.
Омине забрал находку, оглядел её и с глубоким гневливым взглядом спрятал в карман своей бордовой рубашки.
– Ему матушка это приказала, я могу поклясться. Чтобы занять престол, братец готов был выкинуть любую подлость, какая сможет понравиться нашей королеве! Ничтожное отродье. – Омине стучит кулаком, поднимаясь из-за стола, да бушующим голосом окрыляет нас следующими словами. – Ваш отец оставлял документы в департаменте охраны. Это рядом с гетто. Есть шанс, что Редвульфу нужны были именно эти документы. Там все-все доказательства, все подписи. Сама Роксония подписала право предложения мира в этих бумажках. Один неверный шаг – и эта драгоценность лишит нас возможности мира. Соберитесь, маленькие бойцы, мы немедленно идём туда, возвращать ваше право быть признанными.
Омине был доблестным воином, хоть и постоянно жаловал решения нашего отца, но он всегда говорил ему правду. Я знал, что после нашей небольшой стычки, Эдвине не станет так сразу доверять, поэтому ожидал от брата резкого словца, но вместо того, чтобы сейчас перечить решению господина Роксофорда, Эдви спрашивает меня самого:
– Ботта, ты
Тот, о ком говорили, нахмурился и отошёл к Эбби, чтобы помочь выйти ей из-за стола. Не слишком он был рад такому к себе пренебрежению со стороны моего брата, но слова наши в свою сторону им больше так строго не воспринимались. И это не только потому, что мы дети, а сколько от произошедшего с нами. От Омине чувствовалось что-то своё, что-то земное – с тем учётом, что он был знатных кровей, я поначалу испытывал к нему холод, присущий человеку ранга ниже его. Но после его инициативы помочь нам, сердце моё напиталось симпатией к нему, как к равному бойцу. Либо вызывать пугливое восхищение у длинноволосого гентас было в крови.
– А твоя интуиция что, молчит? – пытаюсь раззадорить брата я, чтобы он принял решение самостоятельно. Иначе было бы сложно потом установить между ним и принцем Омине мир.
– Я чувствую, что он… нехороший человек. Просто нас отчего-то понимает, вот и сделался покровителем. – Шепчет мне Эдвине, смотря в глаза. Его испуганность звала меня, просила укрыть от надвигающейся беды, но я мог только убеждать его, что всё сложится у нас в этом плане. – Он эгоист, ты же это понимаешь? Он бросит нас, лишь мы сделаемся ему бесполезны.
– А у нас есть выбор сейчас?
– Мальчики, я глубоко пропитан уважением к вашему отцу, пусть и не всегда этот человек был прав, поэтому я посылаю своих подданных, чтобы они смогли уладить ситуацию в вашем доме. Скажите, если вам негде жить, пока всё не наладится, и я сразу предоставлю вам отдельные покои здесь или… Наверное, только здесь, в замке нельзя, в замке источник всех злодеяний, а готтоского приглашения мы без мира не дождёмся.
Что-то странное поселяется внутри, когда тебе помогают люди, которые, казалось, последние люди, каким можно было доверять. Так ли важен Омине престол? Станет ли он нас обманывать, чтобы лично самому нас убить или отвадить королеве? А быть может это и есть его хитрый план? И он заводит нас в гетто, чтобы оставить там на растерзание убийцам, и никаких документов там не было?
Пытаюсь вспомнить в дороге, что же нам рассказывали об этом самом гетто. Я точно знаю, что оно полностью закрыто от входа и выхода в свободном порядке, лишь ходят слухи, что под землёй есть шанс укрыться и перебежать на нейтральную территорию леса, чтобы через него попасть на долгожданную свободу. Только вопрос, а от чего и от кого они так хотят освободиться, те несчастные люди, что родились там или попали за преступления? Это была тюрьма для особо опасных, для предателей и психопатов. Чтобы попасть в гетто, надо зайти в департамент обороны. Через него пропускают только под строгим глазом охраны, если ты действительно осознаёшь, что можешь там умереть. Минуя четыре коридора каменных стен и дверей, закрытых лишь на засовы с внешней стороны, можно было попасть в готтоское гетто. Готтос не были особо опасны, но многие из них наточили зуб на представителей гентас. И уж если они увидят ребёнка, любой расы, тут же поспешат связать его и похитить. В гетто были все преступные круги: каннибалы, растлители и даже дельцы по продаже органов. Я всё это знал. Я не хотел этого, но приходилось. Отец рассказывал всё, что есть на самом деле. Воину нельзя быть трусом, воин должен знать правду и ничего не отрицать. Эдвине так не мог раньше, он не верил и до сих пор его держали сомнения, что подобное обращение возможно. Чтобы разгорячить его ум, пока мы ехали в карете с механическими лошадьми, я поворачиваюсь к брату и рассказываю ему:
– Всё, что говорил о гетто папа – правда. Ещё хуже то, что за нас там любому голову оторвут – мы стоим целое состояние. Тебя могут убить, чтобы разодрать на органы, тебя могут зажарить и съесть заживо, ты можешь стать игрушкой в руках какого-то отвратительного и извращённого ума. В общем… Не смей отходить от нас с Омине ни на шаг, Эдвине!
– Я не настолько мал, как ты меня воспринимаешь, Ботта!
– Но он говорит правду, – вторгается в наш разговор Эбби. – Готтос то ладно, если на их территории вас не схватят, то криминальные гентас убьют Ботту сразу. И раздерут тебя на кусочки, чего бы от тебя им не хотелось.