Долины Авалона. Книга Первая. Светлый Образ

Кремпа Анна

– Деррен Голдвуд?! – Эдвине выскакивает вперёд, я пытаюсь схватить его за плечо, но не выходит – он был слишком прыткий. – Но мы же… вчера только покупали у него подарок для нашей мамы. Только вчера, после этого самого случая мы были с ним одни в ювелирной, и он не подал и знака, что как-то против нас!

– По показаниям задержанного, господин Голдвуд приказал, цитирую “Припугнуть маленьких Теноверов, чтобы привлечь внимание их отца”. Наш следователь провёл рассуждение о том, что Деррен мог знать о собиравшемся нападении на ваш дом, но прямо рассказывать не попытался.

– Надо же, старый ювелир держит секреты

под своим безгрешным началом… – Омине в задумчивости сел на предложенный ему стул и уложил голову на пальцы, скованные белой перчаткой. Он скрестил ноги и увлечённо думал, удручая меня этой странной, одновременно страшной и хитрой, улыбкой. – Будет печально, если и его найдут мёртвым.

Эбби, так как она была в числе часовых, достала небольшой блокнотик, что-то оттуда вычитала и высунула из кармана старинные бронзовые часы на длинной прочной цепочке. Когда циферблат раскрылся на всеобщее обозрение, все уже с ожиданием смотрели на девушку, поняв, что она хочет подметить что-то важное:

– Нет, он жив, господин Слэйд! И время его замедлено, такое ощущение, что разыскиваемый спрятался среди своих людей.

– Но может ли это быть, о юная леди?! – Слэйд так заволновался, что даже его белоснежные усы, казалось, стали ещё больше. – Господин Голдвуд отличался сдержанностью в общении из-за своего религиозного притязания.

– Часы не будут врать. Тем более что они подарены мне именно им, посмотрите, страж… – Эбби поворачивает циферблат часов к начальнику департамента. – Они не остановились. Его сердце бьётся. Но… они знатно отстали. Что-то произошло, возможно он ранен или порезал себя. – Наша верная покровительница сравнивает карманные часы и настенные, а заодно показывает всем присутствующим, что серебряные стрелки приобрели красный оттенок. – Я знаю, что стражи редко доверяют часовщикам, но я говорю, как положено по моему уставу. Здесь и не соврёшь, вы сами видите, что происходит!

Омине внезапно поднимается со стула и осматривает часы и сам, позволяя Эбби наконец-то их убрать:

– А позвольте мне сделать смелое предположение. Что если наш Деррен Голдвуд проводит ритуал? Вы рассказали, что он человек религиозный. Есть ли в нашей религии Освобождения в Абсолют что-то, призывающее человека резать себя? Скажем, для чего оно ему? Чтобы успокоить души – простите за резкие слова – наших почитаемых Теноверов?..

В разговор врывается парень на скамейке, он вдруг соскакивает вверх, но стража его схватывает, насильно усадив назад. Юный негодяй всё равно врывается в разговор:

– Что непонятного тут вам?! Деррен бывший алхимик! Естественно, он ушёл за помощью своих единомышленников!

Эти слова сильно обеспокоили стража Слэйда:

– Но ты же говорил, что ничего не знаешь!

Под этот шум Эдви неспешно отводит меня к никем больше не охраняемой двери в гетто:

– Сержант Пуховичок, у меня есть ключ! – он вытаскивает из кармана находку, совершенно серьёзно настроившись на это.

– Ты что, головой вообще не думаешь, лейтенант Песчаный Берег?.. Ты слышал, что нас там ожидает, если одни сунемся?

– Я посмотрел на карту, висящую на стене. Там три комнаты, что нужно отпереть, а затем только ворота в первое, готтоское гетто. Я думаю, что папа не заходил дальше их. Стоит просто проверить, сержант! Ну… пожалуйста. Я больше ни о чём не прошу.

– Эдвине…

“Это было так, – подумал

я. – Он стал моей силой, его интуиция окрепла – он клялся впредь слушать её. И вот теперь мне нельзя было противиться его воле. Я теперь как слуга, преданный его заступник и подельщик, я обязан идти по дороге, выбранной им. Ведь один раз мы уже совершили ужаснейшую ошибку”.

Пройдя через первую дверь гетто, уже было понятно, что план ужасный. Нас встретил лишь узкий коридор неровных стен и потолка, и новая дверь. Ни признака журнала нашего отца, ничего. Эдвине прошёл дальше, открыл и эту дверь, уверяя меня, что всё так просто не могло и быть, но в следующей комнате мы застаём всё то же самое. Это начинает меня волновать. Комната была длиннее и поворачивала направо буквой "Г" – и снова ничего, заперто. Отдаление от безопасности нервировало меня так же, как брата нервировало неисполнение его затейливой операции.

– Эдви, мы всё так и будем ходить меж комнат?

– Я знаю, что это никак не воинское дело – так хитрить, но я не доверяю Омине! Как хочешь решай! – он разгневался от моего недоверия его интуиции и обернулся, став грозным и решительным, со взглядом гентас, не моего брата. Я похолодел и замер, мне больше не хотелось перечить его плану. – Можешь просто оставить меня тут, я сам найду документы.

– Я поклялся защищать семью. И поэтому я здесь, дурень! – кричу, очень боясь его задеть. Слова приходилось подбирать с большой осторожностью. Но Эдвине меня не слушает и открывает следующую дверь – последняя перед готтоскими гиблыми землями.

Здесь не было освещения, поэтому брат поджёг пальцы, расходуя энергию своей бесконечной души. Я ругаться не хотел, мне было не по себе даже от мысли, что Эдви отвернётся от меня, конечно же пришлось что-то выдумать и попытаться разгладить ситуацию, в которой я проявил непрочность своей веры в него. Я и сам не люблю, когда нет доверия друг другу – доверие, оно же есть любовь. А какая ж семья без любви?..

– Молодец, Лейтенант Песчаный Берег! – воскликнул я. – Ты против меня шёл, а всё равно на ногах стоишь! Всё равно уверен.

– Из тебя сомнительный льстец, Ботта… Хочешь показать, какая ты неприступная стена или что? Пф! Кошмар. – Он злится лишь больше и отбегает вперёд. Ну, Ботхелм, молодец. Ну, просто замечательно!

– Мне надо же было за что-то похвалить тебя?.. Не хочу ворчать всю дорогу!

– При всех стараниях всё равно выглядит глупо. Ты лучше ворчи, это для тебя нормально.

“Нормально”?.. Да правда, что ли? Мне надо было по идее на это обидеться, но я больше не мог на него обижаться. Я не был выше, не был старше – я всё такая же душа, как он, и его оскорбления ко мне впредь воспринимаются как общие недостатки. То, что мы пока оба не можем наладить и взять в свой контроль. Я и ворчал не просто так, ведь не мог довериться жизни. Знаю, надо было, мне лишь кажется, что я сильно повлияю на ход своей судьбы, но после вчерашнего у меня мурашки по коже, ноет сердце и целыми днями плывёт в глазах от картинок произошедшего. С этой мыслью свыкнуться можно, ведь всё нас предало – живёт, цветёт и благоухает, жизнь кипит во всём и всех, но не в наших родителях. Это не честно! Почему всё так же? Словно мир так холоден, что ему всё равно! Я так думал, пока Эдвине не показал мне, что нам подворачивается удача. Что жизнь всё-таки оставила нам друг друга и тёплый кров.