Дом на мысе Полумесяц. Книга первая. Братья и сестры
Шрифт:
Пронзительно ревет, пространство проколов,
В поля печальных графств зовущая труба.
Какая же свеча их удержать могла,
Когда такой огонь струился из-под век
Мальчишек, уходя, прощавшихся навек.
Им саван — белизна девичьего чела,
Кладбищенский венок — посмертная любовь,
И каждый вечер тьма их забирает вновь[28].
Глава двадцатая
Уже несколько месяцев Ханна была поглощена заботами о матери, чье здоровье ухудшалось. Со смерти Филипа Эллен начала сдавать. Весной тысяча девятьсот четырнадцатого года инфлюэнца, чуть не обернувшаяся пневмонией, подкосила ее и без того хрупкое здоровье. Она все еще была в здравом уме, но иногда начинала путаться: могла назвать Сонни Джеймсом, а Ханну — Гермионой. Все это печалило Ханну, но худшее ждало впереди.
В конце апреля, едва оправившись от инфлюэнцы, Эллен упала. Физически она не пострадала, но усугубилась спутанность сознания. Теперь она почти не выходила из дома. Лето тысяча девятьсот четырнадцатого года выдалось теплым и погожим, идеальным для любимого занятия Эллен — садоводства. Она могла бы целыми днями следить за поддержанием порядка в обожаемом ею саду вокруг дома. Безупречные лужайки, цветущие клумбы, кустарники и плодовые деревья, росшие вокруг дома, были гордостью и радостью Эллен. Ее добровольное заключение в четырех стенах было настолько ей несвойственно, что Ханна встревожилась не на шутку; видимо, состояние матери было намного хуже, чем считали близкие.
Ханна навещала мать каждое утро после завтрака. До ее прихода личная горничная Эллен помогала ей помыться и одеться. Как-то утром в середине июля горничная позвонила в дом на мысе Полумесяц по телефону, и Ханна поняла: что-то стряслось. Оказалось, Эллен совсем ослабела и не могла встать с кровати. Описать свое состояние она толком не могла, просто сказала горничной, что чувствует сильную усталость.
Стивен Каллетон хорошо знал свою пациентку не только как врач, но как друг и сосед. Хотя причину болезни Эллен он определить не смог, сомнений быть не могло: дело серьезное. Его заключение встревожило и опечалило Ханну.
— Боюсь, миссис Акройд попросту утратила волю к жизни. С тех пор как умер муж, она и не живет толком, а существует, плывет по жизни, как незаинтересованный наблюдатель. Понимаю, это звучит странно, и нет такого медицинского диагноза, — заключил он, — но я полагаю, ваша мать умирает, потому что не хочет жить без Филипа.
Ханна срочно принялась звонить сестрам, чтобы сообщить о состоянии матери. Те тут же приехали в Скарборо. Несмотря на неустанное внимание трех дочерей, состояние Эллен продолжало ухудшаться, и двадцать седьмого июля, за день до начала войны, она мирно ушла из жизни, прожитой в любви и благости.
* * *
События в Сараево повлекли за собой как немедленные, так и долгосрочные последствия. Хотя никто не мог предвидеть, какой катастрофой обернется убийство эрцгерцога, даже непосредственный его эффект оказался серьезным. Но никто не мог предположить, какие ужасы ждали мир в ближайшие четыре года. Во внезапно помрачневшие дни жаркого солнечного лета это было пока совсем не очевидным.
Обстановка
Через несколько дней после убийства эрцгерцога Хильдегард поняла, что из города надо уезжать. К тревоге за свою безопасность примешивалось беспокойство за Джесси. После отъезда в Загреб от него не было вестей. Хильдегард даже не могла узнать, жив ли ее возлюбленный.
Встреча с соратником из «Черной руки» не успокоила ее.
— Все причастные к казни в Сараево и главари организации задержаны, — сообщил он. — Их будут пытать, чтобы выявить всю сеть заговорщиков и коллаборантов. Никто не уйдет от ответственности, даже те, кто имеет к организации самое опосредованное отношение. Советую тебе уехать из Вены как можно скорее.
— А что случилось с Джесси, англичанином? — спросила Хильдегард. — Слышал о нем?
Коллега покачал головой.
— Он доставил оружие, как обещал, а потом его вроде бы переправили через албанскую границу. А уж что было дальше… — Он пожал плечами. Хильдегард показалось, что судьба Джесси его больше не волнует, ведь тот больше не представлял интереса для «Черной руки».
Хильдегард приготовилась к отъезду, но не знала, куда ехать. Ей определенно не стоило оставаться в Австрии; не могла она отправиться и в Венгрию или в Германию, бывшую союзником Австро-Венгрии. Балканы тоже нельзя было назвать тихой гаванью. Россия, союзник Сербии, проявляла явный интерес к происходящему. Похоже, единственный безопасный путь лежал на запад. К западу от Австрии находилась Франция, пока остававшаяся в стороне от событий, а рядом с ней — Англия. Хильдегард понимала, что, если хочет воссоединиться с возлюбленным, ей лучше всего поехать туда. Случись Джесси пережить кровавые последствия убийства в Сараево, он наверняка отправится на родину. Хильдегард приставили к Джесси в том числе потому, что та превосходно владела английским. Теперь это знание должно было ей пригодиться.
В тревогах она не заметила еще одного повода для беспокойства. Впрочем, вскоре не замечать его стало невозможно: началась утренняя тошнота. Поначалу Хильдегард списала все на стресс и волнение. Но, произведя вычисления, в немом удивлении уставилась на календарь. Теперь у нее появилась еще одна веская причина скорее покинуть Вену и направиться в Англию.
* * *
Джесси Баркер не учел одного — чрезвычайного безрассудства главарей «Черной руки» и масштаба их преступления. Националистическая группировка была насквозь пропитана взаимными подозрениями, обманом и предательством, что способствовало паранойе.
Первые опасения закрались сразу после передачи оружия. Вооружение внимательно проверили и отсчитали деньги. Джесси сложил банкноты в небольшую сумку, которую принес с собой, и встал, собираясь покинуть собрание.
Встреча состоялась на кухне деревенского дома, стоявшего в глуши высоко в горах недалеко от границы Косово. Джесси направился к двери и с тревогой обнаружил, что путь ему преградили двое малых из «Черной руки». Сначала он решил, что возникло недопонимание, но через миг увидел наставленные на него пистолеты, и сомнений не осталось. По иронии, это были те самые пистолеты, за которые ему только что заплатили.