Домбайский вальс
Шрифт:
– А как же Мари-Кюри Склодовская?
– Она была очаровательная женщина.
– Завидую я вам, уважаемый Александр Христофорович. Вашему неиссякаемому энтузиазму.
– Энтузиазм, уважаемый Всеволод Филиппович, здесь совершенно не причём. И вообще, мне надоели эти наши беспредметные споры. Давайте поговорим о чём-нибудь интересном.
– Например?
– Например, о горных лыжах.
– Ну, что ж, согласен, -
– Хорошая тема. Как ваши успехи в годиле?
– О! Достойная тема, - оживился Неделя.
– Не буду хвастать, но, по-моему, я продвигаюсь вперёд. Один раз у меня получился поворот на параллельных лыжах. Это такой восторг! Признаюсь, я был в тот момент по-настоящему счастлив. Лыжи, конечно, ещё не счастье, но вполне могут его заменить. Так сказал кто-то из великих.
– А как Тонис оценил ваши успехи?
– Он меня похвалил. Мне было приятно. Он всё-таки превосходно катается. Такой гибкий и отменно сложён. Амплитуды его тела поистине совершенны.
– Неделя помолчал и задумчиво пожевал старческим ртом.
– Вообще человек устроен очень сложно и своеобразно. Как, по-вашему, чей мозг совершает большую работу: слаломиста, проходящего трассу, или математика, обдумывающего решение сложной теоремы?
– Судя по откровенной постановке вопроса - слаломиста, - скептически заметил Брюханов.
– Да, вы правы. Как это ни парадоксально. Лыжник за десять секунд спуска воспринимает и перерабатывает значительно большую информацию, чем математик, может быть, за полчаса самой напряжённой работы мысли.
IX
Беседа двух больших учёных ненадолго прервалась в поисках новой спорной аргументации, чтобы продолжить точить лясы. Из-под двери потянуло надоевшим запахом квашеной капусты. За стеной прозвучал приглушённый звон гитары, и приятный хрипловатый голос Ивана Краснобыжего едва слышно пропел: "Бродяга к Байкалу подходит, рыбацкую лодку берёт и грустную песню заводит о том, как живёт наш народ" В коридоре и смех, и грех, и визг, и топот ног...
– Положим, это ещё только гипотенуза, как выразилась одна вдовствующая балерина, - продолжил свою партию профессор Брюханов.
– Никакая не гипотеза. А доказанный экспериментальный факт.
– Вот видите, - протянул Брюханов, почесав в затылке.
– Кстати, знаете, что мне вчера сказал наш сосед Ваня, который сейчас там поёт?
– Он показал отогнутым большим пальцем на стену.
– Как же так, говорит, Всеволод Филиппович, машина играет с человеком в шахматы? Человек - это мясо, а машина как-никак железо. Оригинальный парень.
– Да, - сказал неопределённо Неделя.
– Ну, а ваши успехи?
– У меня, скажу вам честно, уважаемый Александр Христофорович, ничего не получается, - сокрушённо признался Брюханов, - Все инструктора со мной извелись: и Тонис, и Зинур, и Юра Яшин. Я никак не могу взять в толк, как это можно отворачивать тело от склона, в то время как всё моё существо всеми фибрами стремится повернуться в прямо противоположную сторону. Видно, уж поздно переучиваться. Я всё больше по старинке - плугом скребусь. Зато, я вам скажу, уважаемый Александр Христофорович, по целине лучшего способа, чем плуг, нет. Я ещё и "телемарк"
– Помню-помню, как же, как же. Ботинки тогда ещё были смешные. Назывались "пьексы". И лыжи с шишечками на носках. Длинные такие, метра по два с половиной.
– Вот именно!
– чему-то обрадовался Брюханов.
– Жутко длинные и с горбинкой посерёдке вдоль, гикоревые. А теперь придумали - на параллельных лыжах. Христиания, годиль - язык сломаешь.
– Главное, не сломать ноги. А язык без костей.
– Это верно, - согласился Брюханов.
– Да, откровенно говоря, пора и честь знать. Молодёжь уж пусть себе вперёд и в дамки. Она нынче боевая. Здесь уж энтузиазма вы у неё не отберёте. А мы уж как-нибудь.
– Нынешняя молодёжь меня угнетает!
– вдруг окрысился Неделя.
– Своей невежественностью. И невоспитанностью. Когда я иногда хвалю молодых людей, то я, признаюсь вам, притворяюсь. Зачем я это делаю - не знаю. И себя корю. Невероятная безграмотность! Возьмите хотя бы этого вашего режиссёра из соседней палаты 6. Пустое место. Абсолютный вакуум. Что они знают? Что их волнует? Я не знаю. Их понять мне не дано. Порой мне кажется, что перед ними нет совершенно никаких проблем. Что они и не мыслят вовсе. Всё им ясно. Удивительно!
– Ну, это вы уж слишком строги, Александр Христофорович, - пробурчал Брюханов, скрипнув кроватью.
– Нисколько!
– решительно возразил Неделя, спустив ноги со спинки кровати на постель.
– Нисколько. Заметьте: прежде никогда бы не сказали, например, "молодой человек двадцати пяти лет". Это был уже зрелый мужчина, образованный, хорошо воспитанный, со сложившимися вполне взглядами на проявления жизни. А нынче и в тридцать и даже в тридцать пять - всё ещё парень. Вон вы сами, Всеволод Филиппович, нашего соседа изволили парнем величать. Не далее как полчаса тому назад. А я в двадцать пять лет уже был профессором. И имел кафедру в университете.
– Ну, вы, Александр Христофорович, человек выдающийся.
– Или возьмите хотя бы такую элементарную вещь, как языки, - продолжал Неделя, демонстративно проигнорировав сомнительную похвалу в свой адрес мимо ушей, расценив её как подковырку.
– Много ли вы встречаете молодых людей, которые владеют хотя бы одним иностранным языком? А ведь их учат в школе не один год. Плюс ещё в институте. А воз и ныне там. Я после гимназии знал латынь, французский и немецкий. И до сих пор всё помню. По-французски говорю свободно и бегло читаю. Нет-нет, что ни говорите, современная молодёжь - пустое поколение. Футбольные мальчики.
– Вы несправедливы, Александр Христофорович, я не могу с вами согласиться. Вы забываете, в какое сложное время мы с вами живём. Мне ли говорить вам, сколько вынесли на своих детских плечах эти, как вы их называете, футбольные мальчики. Случись сейчас что-нибудь такое ещё, и, я верю, эти мальчики пойдут и отдадут свою кровь до последней капли.
Неделя нахмурился. Последние слова Брюханова задели его за живую нитку. Брюханов, конечно прав. Отчасти. Но инерция спора не позволяла Неделе покинуть поле сражения с поднятыми вверх руками. Или, образно говоря, укладываться на лопатки. И он ввёл в бой конницу из засады.